Судьба магии - Бет Рэвис

Но прежде чем они успевают хотя бы коснуться его, мои легкие сжимает спазм и я прерываю заклинание.

Мои запястья горят.

Они давно зажили, даже шрамов не осталось.

Но я все равно чувствую кандалы.

Когда я висела на них в комнате Дитера, а потом меня привязали к столбу. Его клейма жгли мне живот, бедро, ключицу, снова и снова, и…

Моя ладонь прижималась к груди Отто. Чернила и магия татуировки не клеймо, не ожог, не что-то навязанное ему – он выбрал это, он выбрал меня, это не одно и то же…

Прижавшись к Отто, я застываю, и он чувствует перемену во мне, выходя из оцепенения с резким вздохом.

– Фрици? Что не так?

Ничего. Нет, ничего, сейчас нет… пожалуйста, не теперь…

Я целую Отто, но он не отвечает, не прислоняется к дереву.

– Фрици…

«Фрицихен. О, милая сестренка».

Его здесь нет. Его здесь нет. Он в тюрьме в Трире или уже мертв, и больше не существует, и больше не может причинить мне боль.

Я утыкаюсь лицом в плечо Отто. В изгиб его шеи. Тяжело, прерывисто дышу, и мое тело содрогается, а руки Отто крепко обнимают меня.

– Liebste, – шепчет он мне в волосы.

Я что-то говорю, касаясь его кожи. Слова срываются с губ, перемешиваясь с рыданием, и я слышу, как они сливаются воедино:

– Я сделала это с тобой.

Моя рука на татуировке. Отто прижимает меня к себе.

– Да, – говорит он. – Мы сделали это. Вместе.

Я отшатываюсь, слезы жгут мне глаза, а потом вспыхивает стыд, обжигающий горло. Я испортила эту ночь. Испортила этот момент. Моя рука сжимает его тунику, и я свирепо смотрю на него, потому что не могу посмотреть на себя.

– Тебе сделают больно, – произношу я, будто он не знает, будто не предвидел неизбежного конца. – Когда мы выступим против Совета. Когда попытаемся изменить отношение к магии и ее использованию за пределами Источника. Тебе сделают больно из-за меня. Из-за этого, – я провожу рукой по татуировке. – Потому что ты связан со мной, а я слишком эгоистична, чтобы оттолкнуть тебя.

Это то же самое? Клеймо, которое поставил на мне Дитер, и татуировка, которую я создала для Отто?

Отто обхватывает мое лицо ладонями, и я не могу смотреть ни на что, кроме него.

– Я решил быть здесь, – говорит он. – Ты уже хорошо меня знаешь. Ты и правда думаешь, что я стал бы делать что-то, если бы не хотел этого? Ты не единственный эгоист. Я здесь, потому что так хочу. Потому что выбрал тебя. И да, мне может быть больно – скорее всего, так и будет. Но я пойду на это, зная, что поступаю так ради нашей миссии. Ради…

– Будь проклята твоя честь, Отто. – Я пытаюсь отстраниться от него, но он держит мое лицо в ладонях, и это мешает мне разозлиться на него. – Ты отмечен мной. Завтра мы будем связаны. Ты говоришь, будто знаешь, что делаешь, но что, если однажды ты захочешь уйти? Что, если все это разрушит тебя?

Я вздрагиваю, из груди вырывается всхлип, и Отто хмурится:

– Разрушит меня? Каким образом?

– Что, если твой бог отвергнет тебя из-за этого?

«Что подумает о тебе твой капитан, который повел себя как шлюха? Увидев тебя такой изуродованной».

– Что, если твой бог отвергнет тебя, – выпаливаю я, – и однажды не смогут тебя спасти? Мы не можем делать вид, будто в прошлом боги не предавали своих избранников. Как нам быть, если богини приведут нас к краху, а твой бог отвернется от тебя? Что ты станешь делать, когда… – я задыхаюсь, но Отто все еще держит в ладонях мое лицо, смахивая большими пальцами мои слезы, – когда поймешь, что последовал за мной по дороге, которая ведет к отчаянию? Ты говоришь, будто знаешь, что делаешь. Но не думаю, что ты все понимаешь, не по-настоящему. Не…

Настала его очередь заставить меня замолчать поцелуем.

Это не нежный поцелуй. Не пронизанный трепетом, не сочащийся любовью, которую Отто выражает в прикосновениях. Сейчас он целует меня так, словно борется за господство. Я же целую его так, словно боюсь, что это в последний раз.

Отто целует меня больно и злобно, и его агрессия поражает меня, я отшатываюсь и, поскользнувшись на траве, падаю. Отто поднимает меня, вынуждая обнять ногами за бедра, разворачивает нас обоих, так что теперь я оказываюсь прижата спиной к дереву. Я снова замечаю, как мало ткани в моем наряде, мои ноги обнажены там, где соприкасаются с талией Отто, а плечи и руки трутся о дерево сквозь тонкую материю.

– Фридерика Кирх. – Он произносит мое имя так, будто отчитывает, и его слова волной пробегают по моему позвоночнику, заставив замереть между твердостью его тела и шероховатым стволом дерева. – Если какой-то бог, любой бог покинет нас, оставит барахтаться в бездне или проходить через испытания в одиночку, тогда я буду там, с тобой. Потому что это то, что я выбрал, это то, что символизирует для меня связующая церемония: все силы мира могут отвернуться от нас, но я не оставлю тебя.

Нежный поцелуй. Обещание.

Я всхлипываю, чувствуя, как стихает мой бешеный пульс.

– Я не оставлю тебя, – повторяет Отто, и теперь он дает мне клятву, касаясь легкими, как перышко, обещаниями моей щеки. – Я принадлежу тебе больше, чем какому-то богу или делу.

– И я принадлежу тебе, – выдавливаю я. Мое горло сжалось, кровь горит. Отто что-то бурчит в знак согласия. Я вновь прижимаюсь к нему, и он шипит.

– Скажи это вслух, – требую я.

– Ты моя, – быстро произносит он, будто эти слова уже были готовы сорваться с его губ, и прижимается ко мне сильнее, пока не остается ни воздуха, ни пространства, ничего, кроме него.

– А сейчас, Liebste, – говорит он, и искра в его глазах вспыхивает вновь, разгораясь с новой силой, как костер, который воспламеняет меня. – Я позабочусь о тебе.

Это не вопрос.

Я могла бы снова соперничать с ним. Могла бы взять контроль над ситуацией и давать, вместо того чтобы принимать, но с ним принимать – значит отдавать, и на каком-то первобытном, разрушительном уровне мне нужно, чтобы он это сделал, чтобы взял все под контроль.

Я киваю. Не могу говорить. Больше не могу. У меня нет ни слов, ни слез. Я опустошена своим признанием и паникой и думаю, что для этого и предназначались ритуалы очищения: развеять мрак, чтобы осталось место только для света.

Отто отстраняет меня от