Потому что ночь - Кайли Скотт

— А Лукас чувствует, где мы находимся? — спрашиваю я. — Я знаю, что он может делать такие штуки, когда ты чувствуешь его в середине груди «принуждение». Ну, когда он чего-то хочет. Но может ли он на самом деле сказать, где мы находимся?

— Нет. Мы можем чувствовать это, как ты говоришь, «принуждение» на расстоянии. Это он говорит нам, что хочет, чтобы мы позвонили домой или что-то в этом роде. И он может заставить нас, если мы находимся лицом к лицу. Но это не сверхъестественный GPS. Он не может найти нас через связь. Ты же не думаешь уходить? — Генри наклоняет голову. — Я не лгал, когда говорил, что ты не захочешь сейчас оставаться одна.

— Нет.

— Хм. — Он вздыхает. — Эта жизнь может быть тяжелой и одинокой. Проходят столетия, а мы остаемся неизменными. Человеческие жизни ярки, но быстротечны. Дай семье шанс прирасти к тебе, милая. Никогда не знаешь, может, кто-то из нас тебе понравится.

То, как на нас смотрят, раздражает. И с меня хватит.

Генри ухмыляется.

— Посмотри на себя со своими силовыми приемами.

— Что?

— Ты повернулась к ним спиной. Это значит, что ты не боишься, что они на тебя нападут. Очень по-девичьи. Не оборачивайся, ты все испортишь.

— Мне просто надоело, что они пялятся. — Я качаю головой. — Неужели все должно что-то значить?

— Бессмертные склонны все переосмысливать. Благодаря тому, что у нас столько времени.

— Отлично.

— Отец — что-то вроде легенды среди нашего рода. Это делает их любопытными. Он не создавал других вампиров со времен меня, а это было много веков назад, — говорит он. — Они гадают, что это значит, что он обратил тебя. И им интересно, насколько сильной тебя сделала его кровь. Первые десять лет, или около того, мне постоянно бросали вызов. Утомительно, черт возьми.

— Ты сказал, что он поклялся больше не делать этого.

Он кивает.

— Да. Но это его история. Он бы не оценил, если бы я поделился. Что тебе действительно нужно понять, Скай, так это то, что мы — его семья. Мы одновременно и его сила, и его слабость. Он долгое время был один. Для такого существа, как он, нужно очень многое, чтобы принять концепцию разделения своей долгой жизни с другими.

— Я очень сомневаюсь, что он так или иначе заботится обо мне, — говорю я. — Спасение меня от вампиров прошлой ночью было просто демонстрацией силы, как он и сказал. А создание меня было актом вины или жалости, как ты предположил.

— Возможно. Хотя светлые волосы и зеленые глаза, думаю, стали решающим фактором.

— Ты уже второй раз об этом говоришь. Почему это важно?

— Ты нашла наряд, который тебе нравится? — спрашивает Лукас, появляясь рядом со мной и держа в руках полный бокал вина. Если он и слышал, что я говорила о нем гадости, то не подал виду.

Последние несколько часов он находился на совещании в комнате на нижнем этаже. Не знаю, с кем. Черные брюки, рубашка на пуговицах и туфли на нем выглядят дорого. Неприятно, как идеально они сидят на нем. У этого человека есть привилегии, и еще какие.

Я не хочу, чтобы он меня привлекал. Однако мой взгляд то и дело останавливается на сильной линии его шеи и на том, как три верхние расстегнутые пуговицы открывают вид на его грудь, а это нехорошо. Влюбляться в социопатов — не лучшая идея. Это дурной вкус со стороны моих гормонов — вообще замечать его в таком виде.

Что касается того, что он мой отец, то у меня есть отец, и это не он. Генри и Лукас могут иметь любые отношения. Но, насколько я понимаю, мы — семья в самых общих чертах.

— Да, — говорю я. — Спасибо.

Генри улыбается.

— Она хорошо выглядит. Не так ли, отец?

Лукас кивает и рассматривает мой черный дизайнерский бархатный костюм и туфли на каблуках. Генри убедил меня не надевать под пиджак блузку или бюстгальтер. Но он застегивается на пуговицы чуть ниже моего бюста. Основная часть меня прикрыта, а отсутствие необходимости беспокоиться о гравитации определенно имеет свои плюсы. Да и с четырехдюймовыми каблуками справляться легче, учитывая мою вампирскую грацию.

Генри взял на себя заботу о моем макияже после того, как я случайно сломала дверь в душ и сломала расческу. Контролировать свою силу мне все еще не удается. У моего нового брата множество талантов, включая контуринг лица. Но было бы скучно жить вечно и не учиться чему-то новому.

— Очень мило, — говорит Лукас, неопределенно хмурясь. Как будто он не совсем уверен, что мой наряд допустим. Но у меня в голове всплывает слово «красиво». Что любопытно. Его взгляд задерживается на моих темно-красных губах. Не тот цвет, который я обычно ношу, но Генри был настойчив. Похоже, он был прав.

Лукас поворачивается лицом к гостям, собравшимся неподалеку, и смотрит каждому в глаза. Они все первыми разрывают зрительный контакт. Затем он поворачивается ко мне и протягивает бокал с кровью.

— Выпейте это. Немного отличается от вкуса донорской крови.

— Содержимое взято у одного из сегодняшних гостей. Без связывания и с согласия, — говорит Генри с ухмылкой. — Ни один человек не был принужден при изготовлении сегодняшнего блюда.

Лукас не обращает на него внимания.

— Ты должна опережать голод. Раскрой руку, и я осторожно вложу стакан в твой захват. Постарайся не разбить его. Это подарок императрицы.

— Ты всегда восхищался Екатериной, — говорит Генри. — Помнишь тот случай под Дружбой, когда мы с Бенедиктом напоили тебя, накормив теми опьяневшими аристократами, и ты погнался за медведями?

— Бедные медведи. Спасибо. — Я принимаю бокал как можно деликатнее, и да. Успех. — Если он называет тебя отцом, то, как я должна называть тебя, папочка?

— Мне не совсем нравится, как это звучит. — Мимолетная улыбка пересекает его губы. Он еще красивее, когда улыбается. Ужасающе красив. — Мы можем поговорить об этом позже, если хочешь.

Генри фыркает.

— Это была шутка, — говорю я. — Просто по имени — сойдет. Кто такой Бенедикт?

— Тот, кого здесь нет, — отвечает