Вас тут не стояло! - Мстислава Черная

class="p1">Его взгляд тут же сделался грустным. Я без слов поняла: вспомнил свою Аксинью. Наверное, в последний раз вкусный обед ему достался еще при ее жизни. Я вздохнула. Уж тут я ничем не могла помочь, да и никто бы не мог. Свою боль всякий переживает самостоятельно.

– Пойду я, работать надо, – буркнул он и ухватился за короб.

И все же, когда он спиной протискивался сквозь дверь, таща за собой инструменты, глаза у него горели, как у мальчишки, которому подарили новую приставку. Вот и славно, будет чем отвлечься.

Дверь за мастером закрылась, а через пять минут снаружи послышался такой грохот, что пришлось закрыть уши. Я выскочила из-за прилавка, испуганно выглянула за дверь: что там у нас творится? Но ничего ужасного не творилось. Это мастер, стуча молотком по какой-то штуке, выковыривал трухлявую часть бревен. Сердце сжалось. А ну как от такого обращения ветхая избушка и вовсе рухнет? И все же я заставила себя успокоиться. В конце концов, руки у него золотые, а сам он трезвый. Значит, знает, что делает.

Посуда была почти чистая. Остатки обеда мой работник вымакал хлебом. Теперь-то собрать все в одну кучу было нетрудно. Я вернулась в комнату, составила все на скатерть.

– Спасибо тебе, милая, – сердечно проговорила я. – Было очень вкусно. Я-то сама не пробовала, но мастер очень хвалил.

Тарелки тут же исчезли. Я уже собиралась вернуть скатерть и повесить на место, как на столе появился горшочек. Не такой здоровый, как предыдущий, но тот я бы не осилила. Мисочка с салатом тоже была на месте, и столовые приборы. Надо же, и обо мне позаботилась, хоть я и не просила. Это было очень кстати, после бега с утяжелением мне тоже не мешало бы подкрепиться.

Покончив с обедом, я вышла в свой торговый зал. И тут же поняла, что делать мне там категорически нечего. Грохот стоял такой, что было ясно: пока идут ремонтные работы, к лавке никто не приблизится. Впрочем, мне и без покупателей было чем заняться. Я подошла к шкафу и попросила:

– Теперь мне нужна бумага, а лучше небольшие картонки. И что-нибудь пишущее.

Пока мастер Гастор приводит в порядок лавку снаружи, мне не мешало бы сделать то же самое, но внутри. А я еще из своей прошлой жизни хорошо помнила, как раздражали меня магазинчики и роллеты на рынках, где к товарам не были пришпилены ценники. Никогда к таким даже не подходила. Во-первых, из-за стойкого ощущения, что меня тут попытаются обмануть и назвать цену с потолка. А во-вторых, вдруг окажется, что вещица слишком дорогая, и придется мямлить перед продавцом жалкое «ой, тогда не надо».

Шкаф выдал мне требуемое, правда, что-нибудь пишущее оказалось толстенным карандашом, который я едва могла обхватить пальцами. Неудобненько, но уж чем богаты. И приступила к работе – начала делать перепись товаров.

Глава 14

Что я там говорила, будто товаров в лавке мало? Нет, для того, чтобы плотненько расставить их по полкам, действительно маловато. Но вот когда начинаешь писать ценники, сразу возникает ощущение, что более чем достаточно. Теория относительности в действии. Последнюю картонку я заполнила, когда на улице уже стемнело. Все, теперь можно со спокойной совестью отдыхать. Но сначала я высунула нос за дверь. Мастер что-то то ли строгал, то ли рубил. В общем, полностью ушел в рабочий процесс.

– Заканчивай, – велела ему я. – И готовься к ужину.

А сама пошла на переговоры со скатертью. Кажется, к новому едоку она вполне благосклонна, так что я не без оснований надеялась на сытный ужин для мастера.

И не ошиблась. Положенный горшочек жаркого, миска с салатом и краюха хлеба были на месте. Гастор набросился на них с прежним аппетитом.

– Ну что, как прошло? Завтра с утра продолжим? – спросила я у него.

Он посмотрел на меня так, словно я сказала несусветную глупость.

– Да неужто на полдороги брошу? Конечно, продолжим. Только это, хозяйка… – он замялся, – доски бы надо. И краску.

Доски и краску, ага. Думаю, на это мой шкаф способен. Выдал же он мне флакончики с шампунями. Не думаю, что сгенерировать краску ему будет сложнее. Только вот таскать доски и передавать через прилавок я была не очень-то готова.

– Я подумаю об этом завтра, – выдохнула я. – А сейчас пора спать, и тебе тоже.

Мастер пытался что-то возразить, мол, не устал вовсе, но я напомнила ему про гипотетическое падение с крыши.

– Извини, дружок, но, пока ты тут работаешь, ты мне нужен в добром здравии.

Я состроила хмурую физиономию. Ни дать ни взять тиранка и диктаторша, которая требует невыполнимых вещей. Чтобы мой сотрудник, не дай бог, не подумал, что я его жалею.

Он вздохнул.

– Ну как скажешь. Только я бы еще поработал.

– Много ты наработаешь в темноте, – я была непреклонна. – Выспишься хорошенько, а потом добро пожаловать.

Выходил из лавки он не слишком счастливым. Я понимала почему: тяжело ему возвращаться в пустой дом, где каждый угол, каждая занавесочка, каждая салфетка напоминают об умершей жене. Только вот что я могла поделать? Не укладывать же его в свою кровать. Так далеко моя забота о персонале не заходила. Да и как бы он туда прошел? Чтобы попасть в мою комнату, нужно как минимум зайти за прилавок, а это, насколько я поняла, дело весьма опасное.

А вот я туда вполне могла войти. Приняла душ, затребовала у шкафа ночную рубашку и с удовольствием вытянулась на кровати. Денек выдался тот еще.

– А ты молодец, – подала вдруг голос одна из тапочек.

– Неплохо справляешься, – подтвердила другая.

Ага, уж так справляюсь, что сил нет. Целую серебрушку наторговала. Да и в помощи мастеру не очень-то и продвинулась. Инспектор так и не явился. Неужели получил нагоняй от своей подружки? Могу себе представить, такая кому хочешь выест мозг чайной ложечкой.

И все же этот вопрос требовал уточнения.

– А что наш инспектор? – спросила я у тапочек. – Часто ли приходит?

Какое-то время они молчали. Потом одна осторожно спросила:

– А зачем он тебе часто?

Рассказывать им о подозрениях Гастора я не хотела. Во-первых, лавка вместе со своими тапочками и сама была под подозрением. К тому же сил на долгие беседы у меня уже не осталось.

– Дело к нему есть, важное.

И снова тапочки замолкли. А потом одна тихо сказала:

– Ты это… Не вздумай на него заглядываться, да еще и кручиниться.

– Чего?!!

Накатившая было дрема моментом с меня слетела. Я возмущенно уставилась на тапочки. Вот, значит, какие они выводы сделали! Они мое возмущение поняли по-своему.

– Нет, конечно, оно понятно. Он тебя спас, да еще и на руках носил…

– Ага, а уж прижимал-то как неприлично.

– И красавец он, тут ничего не скажешь…

– Это да, хорош, не то что прошлый…

Я усмехнулась:

– Ну вот, можно сказать, завидный жених. Что ж тогда не заглядываться?

Учитывая то, что «заглядываться» ни на графа, ни еще на кого-нибудь я не собиралась, идея подначить тапочки показалась мне вполне приемлемой.

– Ты что! – заверещали они хором. Да так громко, что я вздрогнула от неожиданности.

– А что?

– А то. Сердца у него нет.

– Бессердечный, да, – поддакнула вторая.

Я задумалась, припоминая все, что говорил или делал инспектор. Ну да, сухарь тот еще, тут не поспоришь, но вот же, спас меня, значит, не такая уж и сволочь. Ни за что бы не подумала, что буду его защищать, но претензии тапочек казались мне слишком несправедливыми.

– Откуда вы знаете, может, он только с виду такой. А в душе добрый и пушистый.

– Да как же он может быть добрым без сердца-то? – удивилась она.

Прозвучало как-то странно.

– Не поняла, что значит без сердца? Объясните.

– Колдуну он свое сердце отдал, – неохотно выдавила из себя одна из них.

– Вот вы сейчас думаете, что что-то мне объяснили. А на самом деле нет. Что значит отдал сердце колдуну? Полюбил его без памяти?

Тапочки захихикали:

– Вот дуреха! Просто отдал.

– Не просто, а за что-то очень ценное, – уточнила вторая.

– Ну да, уж не знаю, что он там