Хозяйка старой пасеки 3 - Наталья Шнейдер

что пыталось нас убить. Возможно, это что-то искалечило нас непоправимо, но все же — мы оказались сильнее. Потому что мы живы. И будем жить.

Господи, что я несу! Еще немного — и начну проповедовать современную психологию! «Посттравматический рост», «жизнестойкость»…

Но было что-то во внимательном взгляде Стрельцова. Что-то, что заставило меня продолжить.

— У человека всегда есть выбор, даже когда кажется, что его нет. Озлобиться или остаться человеком, оглядываться назад, оплакивая прошлое, или, отдав ему должное, идти вперед.

— Как хорошо ты говоришь, Глаша! — воскликнула Варенька.

— Возможно, вы правы, Глафира Андреевна, — ответил вместо доктора отец Василий. — Иных шрамы действительно украшают. Хотя мне как священнику не подобает судить о внешней красоте, лишь о душевной. Но трудно не заметить, что некоторые в старости становятся красивее, чем в юности.

— Разве это возможно? Чтобы старость не уродовала?

Варенька смотрела не на священника, на меня. Как и все собравшиеся за столом. Отмолчаться не получится — и кто тянул меня за язык, спрашивается?

— Да, для тех, кто умеет смотреть и умеет думать, — кивнула я. — Узор морщин, который создается привычным выражением лица. Мудрость прожитых лет — если человек сумел извлечь из них уроки. Да посмотрите хоть на Марью Алексеевну — разве она не красавица, несмотря на возраст?

Графиня заколебалась — она успела привязаться к Марье Алексеевне, как и я, и не хотела за глаза говорить о ней плохо, но и признать ее красавицей тоже не была готова.

— Марья Алексеевна — удивительная дама, — сказал Стрельцов, в упор глядя на меня. — И я предлагаю выпить за удивительных дам и прекрасных барышень, без которых наша жизнь была бы слишком пресной.

Я опустила ресницы, в который раз за день проклиная краснеющие щеки. К счастью, гостям стало не до меня: мужчины подхватили тост, Варенька снова защебетала о прелестях деревенской жизни, и разговор перетек в безопасное русло.

Вот только я то и дело ловила на себе слишком внимательный взгляд исправника. Это раздражало, так что я буквально вылетела из-за стола, едва успев допить чай.

— Полагаю, покойник может подождать, — сказал доктор. — С вашего позволения, сначала я осмотрю Марью Алексеевну.

Разумеется, спорить никто не стал. Нелидов, извинившись, ушел к себе работать, землемер, весь ужин просидевший молчком, вернулся в отведенный ему флигель. Остальные перебрались в гостиную.

Я совершенно не изящно плюхнулась на диван — вроде бы весь день то в повозке, то в гостиных, а устала так, что короткой передышки за ужином явно не хватило.

Да и была ли передышка? Расслабиться-то за столом не получилось. И сейчас вряд ли получится, по крайней мере пока Стрельцов крутится рядом, а я не могу послать его и запереться у себя.

Варенька села рядом со мной — легко и грациозно. Взяла меня под руку, с вызовом глядя на кузена — будто собиралась прямо сейчас защищать меня от его возможных нападок. Я улыбнулась ей, на душе потеплело. Отец Василий опустился в кресло, Стрельцов занял второе, и, глядя, как он двигается — с идеально прямой спиной, как всегда — я бы ни за что не поверила, что этот человек весь день провел в седле. Железный он, что ли?

— Глафира Андреевна, мне искренне жаль, что в ваш дом снова пришла беда, — сказал священник.

— Спасибо, отче.

Очень не хотелось вставать с дивана, но уж слишком мне не понравились вопросы Стрельцова об одержимых и бесах. Разумные вопросы, если начистоту. Но ответить на них следовало как можно быстрее. Поэтому я склонилась перед священником, сложив руки на груди.

— Благословите.

— Господь благословит. — Он опустил ладонь мне на затылок. Добавил: — Помни, что Господь не посылает нам испытаний больше, чем мы в силах выдержать. И что любимых своих чад он испытывает с особой строгостью.

6

Я снова поклонилась ему.

— Буду утешать себя этим, если случится еще один денек, подобный сегодняшнему.

— Глаша, сплюнь трижды через левое плечо, чтобы ничего подобного больше не произошло! — воскликнула Варенька. — Конечно, все обошлось, но… — Она поежилась, будто только сейчас по-настоящему осознала, как близко к смерти была.

Я обняла ее, и она благодарно обняла меня в ответ.

— И мы с тобой завтра же сходим в храм и поставим свечки за чудесное спасение и за избавление от новых неприятностей, — сказала Варенька, выпрямившись.

— Обязательно, — кивнула я.

Вряд ли это поможет, конечно, по крайней мере пока некоторые неприятности продолжают болтаться в моем доме. И ведь не выгонишь его! Чтоб тому гаду, который бабку убил, икалось как следует! Нет, чтоб ему всю жизнь с этим счастьем, исправником, общаться!

— Я бы не стал на твоем месте молиться о невозможном, — улыбнулся Стрельцов. — Некоторые люди всегда оказываются в центре бури. То ли Господь в самом деле испытывает их с особой строгостью… то ли они сами создают водоворот событий. В любом случае это признак яркой натуры.

Да заткнешься ты, наконец?

— Как мило, что вы находите во мне яркость, — не удержалась я. — А мне казалось, что вам по душе более приглушенные тона.

— Приглушенные тона хороши в пейзажах пастелью. В жизни я предпочитаю яркие краски. Впрочем, и яркость бывает разная. И закат, и пожар могут похвастаться яркими цветами, но один умиротворяет душу, второй — смертельно опасен. — Он повернулся к священнику. — Кстати, о душах. Точнее, о свежепреставившихся. Отец Василий, вам не впервой хранить чужие тайны, но все же я надеюсь, что вы простите, если, рассказывая вам, откуда взялся покойник, я умолчу о некоторых вещах.

— Разумеется, Кирилл Аркадьевич. У каждого дела свои секреты.

— Благодарю.

Он начал рассказывать, и снова я удивилась, как он умудряется, вроде бы ничего не скрывая, подать ситуацию так, будто не произошло ничего особенного. Подумаешь — чуть всех не перебили. Живы же, так чего трагедию на ровном месте создавать! А о собственной роли в этой истории и вовсе можно не упоминать, даром что собирался героически погибнуть.

Воспоминание об этом чуть пригасило раздражение. Мне нужно быть благодарной, а не злиться. Но не злиться не получалось.

Так же, как у самого Стрельцова не получилось обмануть священника показной легкостью тона. Услышав про гранату, он осенил себя священным знамением.

— Варвара Николаевна права, вам всем