Пламенная бунтарка ледяного дракона - Наталия Журавликова

ухмыльнулся. И сказал, чтоб живых не искали. Девок, что там остались, они, дескать, спасли. А место это теперь у них под контролем, если охотники вздумают там появиться, их постигнет участь тех, кто теперь из этого лагеря на своих ногах не уйдет… Ну, в общем, пришли туда. И там ужас. Кого не сожгли, того пытали и убили. Видать, требовали сказать, где товар… кстати, всех довезли?

— Всех, — живо отвечал Хирд, — так что оно того стоило, брат. Торговля состоится.

Дальше нас вывели из дирижабля, сгрузили в две телеги и везли примерно час до большого дома, стоявшего явно на отшибе, за глухим забором.

Там оказался целый штат слуг, которые привели нас в порядок.

Не хочется долго рассказывать, как это происходило, ничего особенного.

Нас разделили по пять человек, отвели в комнаты, накормили, велели отмыться под присмотром служанок. Выдали грубую, но чистую одежду. Потом дали отдохнуть до вечера.

А после этого доставили на рынок, куда пригласили только посвященных. Драторинов, охочих до развлечений и желающих пополнить гаремы девственницами.

И это было отвратительно.

Нас сделали товаром и велели подчиняться. Я пыталась сжаться, чтобы меня не заметили проходящие мимо зеваки.

Но увы, трое подвыпивших драторинов пожелали оценить мои прелести.

— Ты что, не слышала, рыжая полукровка, дерры желают, чтобы ты станцевала им обнаженной? — злобно орал на меня хозяин торгового ряда, вытаскивая к омерзительным сластолюбцам на обозрение.

От ужаса я оцепенела, не представляя, как мне быть дальше.

Но видимо, с самого начала эти торги были обречены, потому что все пошло не так, как рассчитывали негодяи-работорговцы.

Глава 5

Эйтон Гараирн. Холостяк по убеждению

— Это ужасно, Эйт, — Сертайю, кажется, прорвало, — у меня двое детей, но я так и успела отследить тот самый момент, когда твой ребенок вдруг прекращает видеть в матери самое близкое существо на свете. И начинает воспринимать тебя как некую противоборствующую силу, которая не дает жить, как хочется.

Я вздохнул.

Кузина, как мне кажется, держалась молодцом, не давая своей младшенькой перейти за грань вседозволенности. И умудрялась сохранять приличное выражение лица, когда Эдайя решала вычудить еще что-нибудь неожиданное.

У Серт двое детей, близких по возрасту. И подростковый период юных чудовищ для нее затянулся. Хорошо, Майлон уже его пережил и, слава Сайтону, становится вполне приличным драторином. А вот с Эди нам еще предстоит помучиться.

— Сочувствую, сестренка, — произнес я дежурную фразу.

— Разве мы с тобой были такими в их возрасте? — в глазах Сертайи мелькнуло отчаяние.

— О-о-о! — не выдержал я. — Помню одну девицу, которая подмешала синий краситель в волосяной бальзам своего преподавателя по этикету. Только за то, что этот несчастный счел возможным укорить ее за слишком теплую улыбку в адрес простолюдина-сэлонима.

— Да-да, — подхватила Серт, — теперь и я припоминаю юнца, у которого едва крылышки проклюнулись и он подкинул в спальню дерри Амейи каменного паука, которых она боялась до ужаса. Бедняжка тогда заикалась полдня, а ее отец тебе чуть ноги не выдергал. Я тогда была совсем маленькая, но скандал оказался настолько велик, что я пронесла это воспоминание через всю жизнь.

— У меня была уважительная причина, — заявил я, — Амейю пытались мне сосватать. Если бы у родителей все получилось, лет через двадцать нас поженили бы… а тут паук отвел.

— А я вот жалею, что так вышло, — фыркнула кузина, на несколько минут превращаясь в ту девчонку, что я помнил с юных лет, — сейчас бы и у тебя была толпа неуравновешенных подростков в хозяйстве.

— Ты очень злобная, — серьезно заявил я ей, — но этим ужасам не дано осуществиться.

— И правда, Эйтон, почему ты не женишься, деток не заведешь? Поверь, это истинное счастье! — кузина, кажется, забыла, что пять минут назад готова была зарыдать от тягот материнства, а теперь призывает меня стать таким же «счастливым».

— Я еще не созрел для брака, Серт, — отмахнулся я по своему обыкновению.

— И когда дозреешь? — ехидно поинтересовалась кузина. — В триста, когда крылья обвиснут, и не только?

— До этого еще два века, — усмехнулся я, — может, моя будущая пара еще выводит подростковые прыщи, как твоя дочь. А вообще, мне и сотни лет хватит нагуляться.

— Подожди, вот влюбишься, потащишь избранницу к алтарю, я тебе припомню твои слова, — пригрозила Серт.

— Не думаю, что это возможно, дорогая, — ответил я неожиданно мягко для самого себя.

Я не собирался говорить кузине, что уже познал любовь и другой не предвидится.

Риадора. Обычная сэлонимка… точнее нет, не обычная. Одна-единственная. Одновременно мягкая и решительная. В ее оболочку с женственными изгибами боги упаковали сердце воина. Самоотверженная дочь одного из герцогов Урнари.

Нежной и страстной Риадоры Даритр не стало тринадцать лет назад. Правда, когда она уходила, сложно было признать в этой семидесяти трех летней старухи ту самую Дору, что дарила мне любовь.

Мы знали друг друга около пятидесяти лет.

Познакомились, когда я был молодым дураком, еще не владыкой острова Хвост. Я жил на «большой тверди» Водного континента, не на Хвосте. На границе с Урнари. И однажды ее к нам занесло вместе с отцом, которого Дора сопровождала.

Герцог Даритр имел торговые интересы с владыкой Гаторном, наместником императора в дратории Симонедра.

У нее интересное расположение, она граничит и с сэлонимским Урнари и с эрлинской Эрупатой. Гаторн предпочитает мирные отношения с соседями, ведет торговлю и с теми, и с другими. И в Симонедре есть целые поселения, где живут люди и эльфы. А пяток лет назад выделили небольшую деревушку, где легально поселили полукровок, чтоб им не пришлось скрываться или чувствовать себя изгоями. Гаторн построил для них школу и позволил выбрать главу поселения.

Император благословил эту инициативу и присвоил главе деревни полукровок титул баронета. Это потрясло общество. Но с тех пор еще несколько полукровок, рожденных от видных драторинов, получили дворянский статус.

Общество меняется с подачи императора Кайтона Даэрда. Но очень неспешно.

— О чем задумался, Эйтон? — вырвала меня из воспоминаний Серт. Точно. Она еще здесь.

Надеюсь, по моему лицу не было понятно, что я думал о женщине. Любимой и потерянной.

С годами ее образ поблек, но тепло в сердце осталось. Не жар влюбленности, не тоска по утерянной страсти. А воспоминания о родном человеке, ставшем частью моей души.