Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина

сдаст сердце, добавится простуда… Если подключатся юристы — подсудное дело. Найдут эту зацепку, и ты за*бешься что-то доказывать. И даже если до суда не дойдет, а просто всплывет сам факт… дальше только санкции.

— Евгений Дмитриевич, ну вы же знаете реалии… Не везде такие условия, как у нас, а победителей не судят — Маша замечательно справилась. Мне рассказывали об одном очень хорошем хирурге в небольшой сельской больнице, который успешно делал резекции желудка вдвоем с операционной сестрой.

— С сестрой…

— Да. И при этом зеркала-ранорасширители он фиксировал к радиатору парового отопления в операционной. При помощи шнура, который привязывала санитарка.

— То есть, кроме Маши, требуется обучить еще и Фариду, — ехидно пророкотал Серов.

— Фарида — умница. Не понимаю вашей иронии — хороших медиков хронически не хватает. Все в курсе, что ни ВУЗ, ни даже интернатура не дают гарантии — часто работать приходят совершенно не подготовленные специалисты, — упрямо кивнул Шония, — а я готовлю Машу… на тот самый случай. Успешно, последовательно…

— Я запрещаю, Георгий Зурабович, — спокойно резюмировал Серов, — иначе вам придется делать свою работу в той самой сельской больнице. А может и мне тоже.

— Маша ушивала десятки раз… я ручаюсь за неё.

— Запрещаю. И да — я тоже слышал и больше того — сам знаю Сиротина. Там была необходимость. А вы просто развлекаете… развлекаетесь тут. Запрещаю.

Мы возвращались молча. Не знаю, о чем думал он, а я понимала, что правы оба, но Серов — больше. Если есть возможность обойтись без экстрима, ею нужно пользоваться — он прав. Но случись… да что угодно — предугадать невозможно и я даже не о войне. И тогда окажется прав Шония. Вся медицина, и хирургия тоже, сейчас слишком зациклены на узкой специализации. А возможности узких специалистов еще и ограничены рамками рекомендаций разной степени, отсюда и горькое «вас лечить или по протоколу?» Или «стандарты — это защита больного от гениальности врача». Но рекомендации это еще не протокол — между ними пропасть. А вот если придет он — протокол… Но кому интересно моё мнение, даже если оно не только моё?

— Спасибо, Георгий Зурабович, — сообразила я наконец поблагодарить, — ничего… ваш фирменный кожный я, наверное, наложу уже с закрытыми глазами.

— Могла бы и просто — Георгий. Сколько можно официальничать, Маша? — невесело улыбнулся он, отпуская мою руку и отступая на шаг. Я и не заметила, как он выводил меня из того кабинета.

— Никак невозможно, — грустно пошутила я, — вы для меня — всегда на троне и в короне, шеф…

Мне ничего тогда не было. В смысле — наказания. Чтобы назначить его, нужно озвучить причину, а кому это надо? Огласки Серов не хотел, а ата-та за что-то другое я не заслужила.

Как все прошло для Шонии, я не знала — улыбался, как всегда. А я уже не только корону ему надела, но и скипетр мысленно вручила. За такое отношение (и не только ко мне), за чувство защищенности рядом с ним можно было простить любые странности. А тут — просто какие-то нежности.

Вот и продолжало в операционной звучать что-то наподобие:

— Маня, доступ в этом случае? Книзу, обходя пупок слева? Согласен. Йодом, радость моя… Ну что — с Богом? Время! И-и… проходим кожу… подкожная основа… белая линия живота… поперечная фасция… предбрюшинная клетчатка… париетальный листок брюшины. Расширитель… и еще раз… А ушивать, Стасик, будешь ты — Маню забанили. Прелесть моя — зажим, еще зажим… раствор… аспиратор… А сейчас внимание — что мы видим в очищенной операционной ране? Правильно. Хорошо вошли. Антоша, как он там — жив-здоров? Зеркало, хорошая моя… жом…

Так… просто пример. Не особо вдаваясь в процесс.

Прямой запрет на видеосъемку в операционной отсутствует, но учитывая формальности, связанные с использованием таких записей — согласие пациента, соблюдение медицинской тайны… у нас камеры установлены не были. Но главный как-то предлагал Шонии делать записи особенно интересных операций крупным планом и с этими его пояснениями, рассуждениями и комментариями. А потом использовать, как пособия. Хотя бы только у нас, для своих. Но согласия на это не получил.

Может потому, что все эти нежности были только для одного человека? Но раз уж без свидетелей — никак, то и слышать их разрешалось только ближнему кругу, где и так все всё понимали.

Все, кроме блаженной Мани.

Осенью мне стало совсем плохо — надорвалась, переоценила свои силы? Наверное, тогда мог помочь откровенный разговор, простые слова поддержки и утешения или совет — любой, даже самый дурацкий. И даже если бы я совсем расклеилась и дошло дело — мазала бы соплями по надежной жилетке… ничего страшного не случилось бы и куда не надо все равно не зашло. Раньше я так и сделала бы — поползла к Шонии, как к последней надежде на спасение.

На тот момент рядом со мной не было других людей, которых я бы так уважала и кому настолько доверяла бы. Так вышло… Но и к нему доверие не было бесконечным, как когда-то к Сережке. Да и грузить своими бедами других стоит только в крайнем случае. А я вроде справлялась.

Когда поняла, что — нет, позволить себе именно эту жилетку уже не могла. Помнила слова Нуцы и ее доверие.

Но главное — я уже разочаровалась в человеке, которого считала чуть ли не святым. И при всём моём уважении, радоваться, что значу для него больше, чем думала раньше, не получалось.

Нет, окончательное решение по учебе я приняла сама. Но он-то зачем остановил тогда и держал рядом с собой?! Потому, что так захотелось? Просто эгоизм? И сознательно лишил будущего, о котором я мечтала? Затянул, как в паутину, завлек своими уроками, дал почувствовать себя членом команды и причастной к чуду, которое творилось им на операционном столе…

И вот — через десяток лет я всё в кордебалете, хотя могла быть примой!

Здесь и сейчас я уже понимала, что обида моя была надуманной — не так сильно, значит, мечтала. Но надумала я так не вовремя! Новое разочарование оказалось таким громадным и настолько… болючим? И я закрылась наглухо и окончательно.

Шония настойчиво вызывал на разговор… а мне легче было отмолчаться. Говорила с ним только по необходимости. Тогда он пригрозил отстранить от операций и вот тут был абсолютно прав — давно пора. Но до этого не дошло и меня просто вытурили на месяц в отпуск. Шеф сам, буквально за ручку отбуксировал меня в туристическое агентство и сам