Наследник для зверя - Анна Владимирова

самоотверженности. Мне нравилось у него работать. Мы не занимались светскими новостями. «Таймстоун» освещал политические, криминальные и городские новости. Здесь я казалась себя по-настоящему важной, независимо от моей "бракованности".

Надо сказать, что женщин в агентстве по пальцам пересчитать, а я вообще единственная, кто носится на передовой.

Босс был в офисе, как обычно, за час до официального начала рабочего дня. Этим я и воспользовалась, прокравшись к нему в приемную.

— Явилась, — не оборачиваясь, констатировал он.

— Вы наверняка знаете правду, — тихо пролепетала я, стоя у него в кабинете.

— Я наверняка знаю, что ты дура… — повернулся он ко мне от окна.

Никогда не отличался деликатностью, но я все равно разочарованно выдохнула, чувствуя, как ноги превращаются в желе. Тяжело признаваться себе, что зависишь от всех, и только сам по себе ты никто и ничто.

— …Но ты — моя дура. И терять я тебя не хочу.

— И почему же я дура? — сложила руки на груди.

— Принимать события не умеешь, — сдвинул он брови на переносице. — Не знаешь, когда надо погладить, а когда зарядить по морде когтями. Ты отрицаешь вместо того чтобы включить голову…

— Легко вам говорить, — перебила я, выпрямляясь.

Я всегда сжималась перед Лавером, но после Харта он вдруг показался мне вполне терпимым.

— А жизнь вообще нелегкая штука, и только говорить в ней, пожалуй, легче всего. Сложнее — правильно действовать. Поэтому мы с тобой и работаем теми, кто говорит, но ни черта не действует.

— Значит, не дадите мне осветить нарушение моих прав через наше агентство, — процедила я, задирая подбородок.

— Могу дать, — сурово ответил он. — Но только чтобы использовать тебя в качестве источника политического скандала и, как следствие, подъема рейтинга моего агентства. Хочешь?

— Мне все равно, — тяжело выдохнула я.

— Я об этом и говорю — ты дергаешься, не желая брать себя в руки. У Харта идеальная репутация. Станешь его парой — твой личный рейтинг взлетит, утрешь носы всем зарвавшимся, станешь богиней для таких же девочек, мечтающих о лучшем будущем…

— Я стану надеждой для тех, кто боится защитить себя в суде и быть осужденной обществом! — горячо парировала я, не сразу соображая, что как раз в этом случае он наживется на громком скандале гарантировано, чем в случае моей капитуляции.

Мы уставились друг на друга. Лавер — с искрящимся довольством в рыжих, почти тигриных глазах. Куда я лезу? Харт был прав — мне мозгов не хватит вести войну с этими матерыми хищниками. Я же бросаюсь на каждый солнечный зайчик на стенке, не разбирая, что мной просто манипулируют.

— Кофе, Донна?

Я только сжала губы, шумно выдыхая:

— Я сделаю.

Мне нужно было подумать. Потому что Лавер собирался мне дать все, что захочу — статью, шумиху, ничего… Ответственность на мне. Но и отступать я не стану.

Когда вернулась с двумя чашками, босс уже забыл обо мне и занимался текущими делами.

— До полудня я выпущу…

— Мне все равно, что ты сделаешь, — перебил он бесцеремонно, игнорируя кофе. — Вся ответственность на тебе. Иди действуй. Только адвокату позвони, прежде чем рушить ее стратегию на корню… Свободна.

Я развернулась и направилась в офис, сцепив зубы. Вилма действительно предлагала воевать теневыми методами. Даже советовала собраться и переехать к Харту сегодня, потому что ее стратегия требовала времени. Но я была против. Представить, что я добровольно сдамся и позволю к себе прикоснуться снова, было невыносимо. Да, босс прав — я истерила, как загнанный в угол зверь. Харта эта возня не остановит, а вот огласка — вполне. Но и разозлит тоже. Только я уже видела его в ярости и испытала на себе в полной мере.

Усевшись за рабочее место, я уже не сомневалась. В офисе все еще было тихо, и каждый удар пальцев по клавиатуре отдавался уколом адреналина в солнечном сплетении, но я упрямо набрасывала текст статьи. Не прошло и двух часов, а я уже отправила ее Лаверу на согласование. Получив тут же «одобрено», я запустила информацию в анонс — на сайте тут же замелькал заголовок: «Генеральный прокурор Ронан Харт обвиняется в изнасиловании». Мокрыми пальцами я настучала Вилме указание подавать обращение в суд для предварительного слушания. И сползла по спинке кресла, съежившись.

Кажется, я осталась одна против всего мира.

Глава 7

Я ненавижу запах больницы. Несмотря на солнце за окном, тело продирало холодом, стоило шагнуть в безликий белый коридор. Чувствовал себя черной кляксой на белом листе.

— Мистер Харт, прошу, — кивнула мне сопровождающая медсестра, — но, честно, не стоит…

— Я обязательно спрошу ваше мнение, когда оно понадобится, — и я шагнул в открытую дверь.

Ребенка в палате не было — был тигренок. Он лежал на кровати в ошметках пижамы, сложив голову на лапы, и еле заметно дышал.

— Где сосед?

— Обед, — послышалось позади. — А он отказывается есть. Вечером будем капать.

— Можете быть свободны.

Я направился к тигренку. Тот и ухом не повел на мое приближение. Даром что полукровка — чистейший зверь, ни одного изъяна. И занимал всю кровать, хоть не был еще даже подростком в человеческой ипостаси.

— Эрик, — позвал я тихо, замерев в центре палаты. — Мое имя Ронан Харт, я работал с твоим отцом.

Тигренок повернул ухо в мою сторону, но на этом все реакции закончились.

Я никогда не был силен в переговорах, не знал, что сказать сейчас. Что бы я хотел тогда, когда остался, потеряв отца, один? У меня ведь была мать… и дом. Но я чувствовал себя одиноким, потому что был уверен — никому меня не понять, ведь отца потерял только я один.

Я медленно направился к мальчишке, приблизился к кроватям и сел на соседнюю.

— Эрик… ты не один. Тебе кажется, что никого не осталось, но это не так. Твоя гувернантка спрашивает о тебе. Хочет усыновить. Вы с ней, оказывается, уже два года вместе. Она любит тебя как своего ребенка. Если хочешь, я могу помочь быстрее получить ей разрешение на усыновление.

Тигренок вдруг всхлипнул совсем по-человечески и втянул шерсть. Через минуту на соседней кровати ежился взъерошенный рыжий мальчишка. Он перестал дрожать, выпрямился и подтянул к себе худые коленки.

— Да, я хотел бы к Ронни.