Холодный ветер, строптивая вода - Нина Линдт

Я повернулась и смерила его презрительным взглядом.

- Вы же вчера довольно ясно мне объяснили, что я для вас лицемерная змея. А вы для меня каменный олух! Вот и живите теперь с этим.

Дождь потоками стекал по нашим лицам, но кажется, мы были так рассержены, что просто его не замечали. Я, по крайней мере, даже не чувствовала, что платье прилипло к телу. Я была так зла, что мне казалось, сейчас я всю воду превращу в пар.

Король даже не нахмурился, а ровно и спокойно сказал:

- Ты меня не понимаешь, Эллен…

- Конечно, не понимаю! – взорвалась я. – Ты же никогда ничего толком не говоришь! Я не знаю, что у тебя на уме! Извини, Генрих, но мысли твои я читать так и не научилась. У меня на лице, по крайней мере, многое написано, а твое как статуя! Даже хуже! У статуи иногда больше эмоций чем у тебя! Ты бесчувственный чурбан!

- Что ты хочешь от меня? Я не умею этого делать! Мне говорили, что мужчины не плачут, не показывают эмоций, а уж правители и подавно! – он провел рукой по мокрым волосам.

- Даже с друзьями? Я твой друг, Генрих, я твой союзник. Я тоже хочу выиграть эту чертову войну, но я не могу доверять тебе, не могу общаться с тобой, потому что не понимаю тебя. Ты молчишь, а я даже предположить не могу, радуешься ты или печалишься!

- Зачем тебе дались мои эмоции! Ты все равно здесь на время. Что тебе даст, буду ли я хмуриться или улыбаться?

- Да ничего не даст! Это не мне нужно, а тебе! Как ты собираешься потом жить с кем-то, любить кого-то? Генрих, ты же вообще не живешь! Запер себя в этих трех «Мужчины не», и смотришь свысока на тех, кто радуется или печалится. Ты превратился в камень, а камни мертвы. В них нет жизни! Они горячи только когда солнце нагревает их. Они не могут дарить тепло и любовь!

- Так вот что тебе нужно? Тепло и любовь? – равнодушно спросил король.

- Что? – я взмахнула от бессилия руками. – Ты все время переводишь разговор на меня. Но я тут не одна с проблемами. Поговори со мной, расскажи мне о себе. Мне необходимо понять тебя!

- Потому что тебе страшно?

- Да! – я так заорала, что чуть горло себе не содрала. – Да, черт возьми! Мне страшно! Я хочу доверять человеку, а не истукану. Мне страшно, что ты думаешь одно, а говоришь другое. Иногда мне кажется, что, если тебя ранят, ты даже боли не почувствуешь.

Генрих ничего не ответил, но я продолжала стоять и смотреть на него, а дождь выливал на нас каскады воды. К черту, я давно промокла насквозь. Я не отступлю. Молнии сверкали все чаще, гром гремел сразу же, гроза уже была над нами. Но я собиралась раз и навсегда понять для себя, что за человек стоит передо мной. Есть ли в нем хоть капля любви и нежности или он играл это? Или же он играет роль камня, а сам внутри исходит болью? Если так, то я хотела быть с ним, когда эта боль откроется. Невозможно вечно держать лицо. Особенно перед лицом опасности. Я знала двух Генрихов. И я отчаянно хотела понять, какой из них настоящий. Зачем? На этот вопрос я не искала ответа. Это была потребность, жизненно важная необходимость, но я не осознавала, почему мне так нужно понять его. Я чувствовала, что готова вывернуться наизнанку, лишь бы он показал свое истинное лицо. И тогда я пойму что-то важное про себя. Да…

Я вдруг опешила, не прерывая зрительный контакт с Генрихом. Я пойму что-то важное для себя…

Мое лицо вдруг смягчилось, губы приоткрылись, ушло упрямое выражение, и я уже не с настырностью смотрела на короля. Я знала, что и взгляд мой поменялся. Из меня вышла ярость и обида. Я поняла, почему мне так важно почувствовать его настоящего. Я хотела понять его, хотела стать ближе к нему. Я испугалась своих мыслей, но тут король заговорил.

- Я боюсь, что проиграю войну, - тихо сказал Генрих, опустив взгляд. Потом медленно поднял глаза и продолжил: - Я боюсь, что не спасу свой народ. Что король из меня никчемный. Я боюсь быть слабым. Боюсь быть жестоким. Боюсь возненавидеть тебя и боюсь привязаться к тебе. Я боюсь дружить с кем-либо слишком тесно, ведь так я тоже проявлю слабость. Я весь – сплошной комок страха. Но я не показываю этого и не говорю об этом. Ведь король должен быть уверенным, смелым, строгим, сильным. Справедливым.

- Но ты любишь свой народ? – страшно хотелось его обнять, но я боялась вспугнуть эту откровенность между нами.

- Люблю. Я не столько трясусь за потерю власти, сколько за потерю тех, кого люблю. Если со мной оборвется мой род – не страшно. Но если я не смогу защитить остальные семьи – это убьет меня. И если меня ранят, мне будет больно. Но мне придется держать лицо перед подданными. Я не могу быть слабым, Эллен. Я не могу, как ты, говорить все, что думаю. Ты смелая. Я трус.

По моим щекам текли горячие слезы вперемешку с холодным дождем. Я выдохнула, как выдыхают страшное напряжение. Боги, вот же он… настоящий…

- Ты очень смелый, Генрих. Ты сейчас очень смелый. Я так благодарна тебе за твои слова… Спасибо за доверие! Пожалуйста, если можешь, говори со мной. Если не выражаешь эмоции лицом, то скажи словами… Мне очень нужно понимать, что ты чувствуешь.

- Зачем?

- Так я доверяю тебе.

Я взяла его за руку и подошла ближе. Подняв лицо, улыбнувшись от того, как дождь забарабанил по щекам, я посмотрела ему в глаза.

- Ты не безнадежен, слава богам. Как хорошо, что ты все-таки живой, Генрих.

- Эллен…

Он вдруг наклонился ко мне, я испугалась, что он целоваться полезет, но он лишь сгреб меня в свои медвежьи объятья. Я крепко обняла его в ответ. Сама напросилась. После такого разговора любого потянет обняться и спрятать лицо за спиной другого. Но его объятье было таким сильным, что на миг я почувствовала себя в тотальной безопасности. Я снова оказалась к нему так близко, как только могут соприкоснуться души