По праву крови - Ксения Родионова

— Я присяду?

Я кивнула. Ноа сел рядом. Я боролась с противоречивыми желанием обнять его и ударить хорошенько по лицу. Мы сидели молча глядя на уток.

— Рад тебя видеть, — наконец произнес Ноа.

— И я тебя, — я действительно была очень рада его видеть, мое сердце все еще выпрыгивало из груди.

— Я должен многое тебе объяснить и извиниться.

— Ты чертовски прав. И это должна быть невероятно увлекательная история. Можешь начать с извинений.

— Мне очень жаль, что так вышло. Прости меня.

— Угу, — я не решалась смотреть на него. Мне казалось, если я снова встречусь с ним взглядом, то вся боль и обида, которую я тщательно упаковала в темные ящики на задворках своего сознания, вырвется наружу и ее невозможно будет сдержать.

— Мне не хватало тебя, — Ноа вытянул вперед скрещенные ноги и засунул руки в карманы пальто. Я уже забыла, какой он высокий. Я не была миниатюрной, как Оливия, и часто оказывалась выше своих собеседников, но рядом с Ноа я могла почувствовать себя не такой-то и высокой. За то время, что мы не виделись, Ноа стал шире в плечах, юношеская худоба осталась в прошлом, вместе с его очаровательной застенчивостью. Ее место заняла угрюмая суровость.

— Что ж, — вздохнула я, — я никуда не исчезала, и ты мог в любой момент навестить меня или хотя бы оставить пару слов о том, куда пропал.

— Тут двух слов не хватит, — уклончиво начал он.

— Так удачно совпало, что я никуда не тороплюсь.

— Может быть, пойдем куда-нибудь, где потеплее и есть напитки?

— Я уже пообедала, — резко ответила я. На смену радости от встречи пришло раздражение. Я четко осознала, что Ноа вновь пытается уйти от ответа. — Знаешь, кажется, я не готова снова поверить тебе.

Я вскочила на ноги, Ноа поднялся следом. Он был так близко и так далеко одновременно, в его темных, почти черных глазах читалась боль оттого, что я отталкивала его. Следующие слова сами собой вырвались на свободу:

— Это уже не первый раз, когда ты появляешься, даешь мне надежду, а потом пропадаешь. Я смирилась с тем, что ты бросил меня, и не могу снова довериться тебе. Зачем ты вновь и вновь возвращаешься? От тебя не было ни единой весточки целый год! И вот ты здесь! Нет! Я больше не могу так. Я не вынесу еще одну потерю, если ты опять исчезнешь. Лучше не начинать.

Ноа молча заключил меня в объятия. Сперва я пыталась оттолкнуть его, но он крепко прижимал меня к себе, спокойно впитывая все мое негодование. Вскоре я позволила себе расслабиться, внутреннее напряжение, сковывающее мое тело в последние несколько недель, немного отступило, будто этот крепкий кокон объятий Ноа ослабил туго натянутую струну внутри меня.

— Мне жаль, — повторил Ноа.

А вот эти слова, как фитиль, подожгли мою ярость. Я высвободилась и так сильно толкнула Ноа, что он пошатнулся и отступил на шаг.

— Нет! Я больше не хочу слышать о том, как тебе жаль! Я всегда была рядом с тобой. Я оставалась с тобой, когда тебе было тяжело, когда тебе было дерьмово и ты был невыносим. А где был ты, когда мне нужна была поддержка, когда у меня не осталось никого⁈ Не смей говорить, что тебе жаль! — по щекам покатились горячие слезы, я резко смахнула их. Ноа потянулся ко мне, но я ударила его по руке и отступила еще на шаг. — Не надо.

Я пыталась подобрать слова, чтобы выразить свои чувства. Ноа терпеливо ждал. Я покачала головой, так и не сумев ничего сказать, и развернулась, чтобы уйти.

— Постой. Позволь мне объясниться.

Я не стала останавливаться. Ноа не стал догонять, он лишь громко сказал.

— Я был под следствием инквизиции.

Я замерла.

— Похоже, нам все же понадобятся напитки.

Я присматривалась к тому, как Ноа вел себя, старалась уловить те изменения, что могли с ним произойти за время пребывания в застенках допросных камер. Пока мы неспеша пили кофе, сидя друг напротив друга, Ноа рассказал, что его задержали прошлой осенью по обвинению в причастности к незаконным повстанческим группам. В чем он, разумеется, был невиновен и старательно отрицал. После почти десяти месяцев допросов в разнообразных формах, его смогли вызволить защитники прав граждан. Ноа потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя, после чего он сразу отправился на поиски меня, узнал о трагедии, произошедшей с родителями, но не решился прийти на вечер памяти.

— Похоже, на тюремной кухне неплохие повара, — усмехнулась я.

Ноа непонимающе поднял бровь.

— Ты неплохо так оброс мышцами. Не похож на узника из темницы.

— Что ж, пойду поплачу немного из-за твоих неоправданных ожиданий, — Ноа улыбнулся и отхлебнул из своей чашки. — Было много свободного времени.

— И ни одной минутки, чтобы сообщить мне, что с тобой, — укоряла я.

— Ай! — он приложил руку к груди, изображая боль в сердце. После долгого взгляда, он ответил: — Я пытался передать послание, но это практически невозможно с той стороны.

Мы помолчали какое-то время.

— И что ты планируешь делать теперь? Ты же не рассчитываешь на то, что я, распахнув объятья, приму тебя обратно?

— Вообще-то, именно на это я и рассчитывал, — Ноа добродушно рассмеялся, — но, видно, просчитался.

— Похоже на то.

Мы улыбнулись друг другу и на секунду вернулись в те дни, когда между нами не было этой холодной стены из обид и недосказанности.

— Анна, — когда предложение начинается с твоего имени, ничего хорошего это не сулит, вот и в этот момент Ноа вернулся к серьёзному тону, — у меня есть основания полагать, что Инквизиция может держать тебя под наблюдением.

Настала моя очередь удивленно вскинуть брови.

— Зачем? Я не делала ничего противозаконного, — я решила не поднимать тему использования силы крови прямо под носом у инквизитора.

— Ты — нет, но твой отец занимался не совсем одобряемыми инквизицией изысканиями.

— С чего ты это взял? Он же сотрудничал с ними.

— Именно поэтому и сотрудничал, чтобы отвлечь от других своих менее законных проектов. Я был в его исследовательской группе и помогал с поиском и обработкой некоторых данных, не предназначенных для инквизиторских глаз и ушей.