Злодейка, приручившая Дракона - Аматариэль Джулианна Кортес

Наконец, он остановился перед неприметной дверью из темного дуба, распахнул ее пинком и буквально швырнул меня внутрь. Я споткнулась и, не удержав равновесия, рухнула на толстый персидский ковер. Дверь за его спиной захлопнулась с оглушительным щелчком, отрезая нас от остального мира.

Я оказалась в его личных апартаментах, предоставленных ему во дворце. Это был кабинет — строгий, по-военному аскетичный. Никакого золота и бархата. Лишь массивный письменный стол, несколько кресел, обитых темной кожей, и огромный камин, который, к счастью, на данный момент не горел. Воздух был пропитан запахом дорогого табака, старой бумаги и его личным, едва уловимым ароматом — озоном после грозы.

Он не двинулся с места, просто стоял у двери, сложив руки на груди. Его силуэт казался высеченным из черного гранита. Он молчал, и это молчание было страшнее любого крика. Он давал мне время осознать всю безвыходность моего положения, позволял страху пропитать меня до самых костей.

Я медленно поднялась на ноги, дрожа всем телом. Моя сложная прическа растрепалась, несколько жемчужных нитей оборвались и покатились по полу. Я, должно быть, представляла собой жалкое зрелище.

— Я… милорд… я… — пролепетала я, но голос оборвался. Что я могла сказать?

— Молчать, — его голос был тихим, почти шепотом, но в нем было столько стали и угрозы, что я физически ощутила, как эти слова ударили меня, заставив замолчать.

Он медленно прошел в центр комнаты, остановившись в паре шагов от меня. Его лицо было абсолютно непроницаемо, но его лазурные глаза… они горели. Это было пламя холодной ярости, огонь ледника, способный сжечь дотла, не оставив даже пепла.

— Ты думаешь, я идиот? — спросил он все тем же тихим, смертоносным голосом. — Ты думаешь, я поверю в этот дешевый спектакль? В твой обморок?

— Но мне действительно стало дурно… — начала я, цепляясь за свою легенду, как утопающий за соломинку.

— Ложь! — рявкнул он, и на этот раз его голос сорвался на рык. Он сделал шаг вперед, и я инстинктивно отшатнулась. — Я видел твои глаза за секунду до того, как ты упала. В них не было слабости. В них был расчет. Холодный, змеиный расчет. Ты сделала это намеренно.

Он знал. Он все понял. Моя маскарада не сработала. Я была загнана в угол.

— Зачем? — он наклонился ко мне, его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего. Я чувствовала его горячее дыхание на своей коже. — Отвечай. Зачем ты это сделала? Ты хотела меня унизить? Думала, что этот щенок Ансельм сможет защитить тебя от меня? Или это была просто глупость? Изысканная, самоубийственная глупость?

Мозг лихорадочно работал, перебирая варианты. Признаться? Сказать, что я спасала его от встречи с его судьбой? Он убьет меня на месте или отправит в лечебницу для умалишенных. Продолжать лгать? Бесполезно, он больше не поверит ни единому моему слову.

И тогда я выбрала третий путь. Путь полуправды. Я должна была дать ему объяснение, которое он, с его подозрительностью и знанием придворных интриг, мог бы принять. Объяснение, которое превратило бы меня из предательницы в… защитницу.

Я подняла на него глаза, полные слез. На этот раз слезы были настоящими — слезы страха и отчаяния.

— Да, — прошептала я. — Я сделала это намеренно.

Он замер. Мое признание застало его врасплох. Он ожидал дальнейших препирательств, а не капитуляции.

— Но не для того, чтобы унизить вас, — торопливо добавила я, мой голос дрожал. — А для того, чтобы спасти. Спасти вас от унижения.

На его лице отразилось откровенное недоумение. Бровь изогнулась в вопросительном изгибе.

— Спасти меня? От чего?

Вот он, мой шанс. Я сделала глубокий вдох, молясь всем богам, чтобы моя импровизация сработала.

— От ловушки, милорд. От ловушки, которую расставили для вас ваши враги, используя меня как приманку.

Я видела, как в его глазах промелькнул интерес. Холодный, хищный, но интерес.

— Продолжай, — приказал он.

— Я… я знаю, что я для вас никто, — начала я, тщательно подбирая слова. — Провинциалка, навязанная вам политикой. Глупая и неуклюжая. Именно на это они и рассчитывали. Я случайно… клянусь, совершенно случайно, услышала разговор в дворцовом саду несколько дней назад. Там были люди канцлера Ремингтона… они смеялись…

Я намеренно назвала имя его главного политического противника. Канцлер ненавидел Кая, и эта ненависть была взаимной.

— Они говорили, что великий генерал-дракон привез в столицу свою новую игрушку, глупую деревенскую девицу. И что будет очень забавно посмотреть, как эта девица опозорит его на глазах у всего двора. Они подговорили герцога Ансельма… они поспорили с ним, что он сможет… соблазнить меня прямо на балу. Сделать так, чтобы я сама бросилась к нему в объятия. Это должно было стать вашим главным унижением. Показать всем, что ваша невеста — легкодоступная дура, которую может увести любой придворный щеголь.

Я говорила быстро, сбивчиво, как человек, который в ужасе выкладывает страшную тайну. Моя история была ложью, но она была построена на правде. На правде о политических интригах, о репутации Ансельма и о том, как меня воспринимали при дворе.

Кай слушал, не перебивая. Его лицо оставалось непроницаемым, но я видела, как он анализирует каждое мое слово.

— Когда я увидела, как Ансельм смотрит на меня в зале… как он ждет… я поняла, что ловушка захлопнулась, — продолжала я, и в моем голосе зазвенели истерические нотки. — Я не знала, что делать! Если бы я просто стояла рядом с вами, он бы подошел, сказал бы какую-нибудь пошлость, спровоцировал бы меня… и я бы не сдержалась, я бы точно сделала какую-нибудь глупость! И тогда бы все смеялись над вами! Я запаниковала! И я решила… я решила сыграть на опережение. Превратить их спектакль в свой. Я подумала, что если я сама упаду, если все будет выглядеть как несчастный случай, как приступ дурноты… то это выставит дураком его, а не меня! Это он окажется в нелепом положении, а не вы — в унизительном! Я знаю, это было глупо… и неуклюже… и я вас опозорила, но я не знала, что еще делать! Я просто хотела защитить вашу честь!

Я закончила свою тираду и зарыдала, закрыв лицо руками. Это тоже было частью спектакля. Я показала ему все: страх, панику, отчаянную, пусть и глупую, преданность.

В комнате снова воцарилась тишина. Он не двигался. Я стояла перед ним, дрожа и всхлипывая, ожидая приговора.

— Ты лжешь, — наконец произнес он. Но в