Звериная страсть - Лисавета Челищева

руки ловкие прямо перед встречей с заснеженной землей, огородив от неминуемого удара.

Отгоняя остатки страха, взглянула я в лицо своего спасителя. Улыбка его широкая развеяла все тревоги мои разом, заставив сердце бешено скакать, а мысли спутаться.

— Лукьян… — одними губами прошептала я, зарываясь носом в мягкую меховую подкладку его одеяния. До меня донесся уже знакомый запах хвои не наших лесов, уже давно позабытый, но так горячо хранимый в сердце.

Я распахнула глаза, испугавшись, не сон ли это часом. Но встретилась с его взглядом медово-луговых глаз — таким светлым и пронзительным.

Нет, не сон… А коли сон, то согласна я спать вечность целую!

— Вернулся я к тебе, душа моя! — мелодично рассмеялся он, и его голос унесло морозным ветром.

Слезы наполнили мои глаза, и я нежно обхватила лицо молодца руками, утопая в глубине чистых глаз его.

— Наречённый мой, я так ждала тебя… Боялась, что позабыл обо мне ненароком.

Лукьян слабо улыбнулся, оглядев мое лицо.

— Шура… Как же без тебя я буду-то? Ты — свет, который ведёт меня домой даже в самой темной чаще, единственная душа, которая дополняет мою.

Казалось, время приостановилось, когда мы обнялись, и заснеженный мир вокруг нас стал уже не таким значительным.

* * *

С наступлением нового дня жители деревни начали готовиться к ежегодному обряду очищения в бане. Вчера не успела я провести с Лукьяном время как следует, так как сразу его охотники местные с собой утащили распивать медовуху по старой дружбе и слушать истории его новые с дороги дальней. Сильно тосковала я по обществу жениха наедине, но не подавала виду при нем.

Отдельно от мужиков бабы собрались в бане общей — просторном бревенчатом домике, приютившемся на фоне снежного пейзажа лесного.

Баба Озара осталась, наблюдая за приготовлениями к предстоящим ночным колядкам в общинной столовой, а мы с сестрой присоединились к собравшимся в бане.

В парилке, сидели все погрузившись в думы свои, и слово не молвя. Но стоило бабам выйти в предбанник, как волна смеха и радостных рассказов оживила крохотное помещение за самоваром и баранками.

Потерявшись в этом шумном гаме, решила я охладиться на воздухе морозном в сопровождении Милавы.

Сестра, не выдержав такого жгучего холода, быстро вернулась обратно, оставив меня любоваться красотой падающих снежинок в одиночестве.

Не знала я, что в этот момент безмятежный ждет меня встреча неожиданная.

Лукьян, облаченный лишь в полотенце одно, обмотанное вокруг стройной талии, вылетел из бани мужской через дорогу которая, вместе с другими мужиками.

Тело его полуобнаженное, от пота блестевшее, и пар, все еще поднимавшийся от широких плеч его, застали меня врасплох.

Щеки раскраснелись от смущения, но никак не могла я взгляд от молодца отвести.

Его глаза мгновенно округлились от удивления, едва только остановились на моей едва прикрытой фигуре в рубахе тонкой, все еще влажной от обливания.

Взгляд парня переместился медленно с бёдер моих плотно тканью мокрой обтянутых, на грудь округлую, и, так и застыл он на месте.

Я тоже застыла не в силах и пошевелиться.

Не выдержав напряжения данного, Лукьян резко развернулся и порывисто залетел обратно в предбанник, захлопнув дверь за собой так, отчего с крыши каскад снега посыпался.

От хлопка такого вздрогнув, наконец обрела я дар речи и поспешила прикрыться поскорее ближайшим платком на скамье оставленном.

Когда остальные мужики показались из бани, увлеченные разговором, я невольно услышала их речи с заливистым хохотом смешанные.

— Видал, какое у карпатского паренька крепкое возбуждение от нашей баньки-то!! Аж три ведра с ледяной водой на себя опрокинул за раз! — хохотнул один мужичок. — Вот заморский карась какой! Не то, что вы, репы дремучие!

— Небось у них баньки-то справной и нет вовсе в их Закарпатье! Вот и возбудился он так от радости помыться наконец-то! — вторил ему другой мужичок.

Охватило меня чувство стыда и неверия легкого. Неужто тело мое в рубахе мокрой так на Лукьяна повлияло?

От осознания этого впала я в приятный ступор, глаза мои блуждали мечтательно по заснеженным дорожкам, а лёгкая улыбка украсила лик раскрасневшийся.

* * *

Рано стемнело и появились первые звёздочки на небосводе белом.

Старая ведьма, появившись из неоткуда, окликнула красноголового молодца, когда тот шёл после бани с остальными молодыми к общинной избе.

— Подь сюды, милок рыжий! Покумекать надобно. — позвала она, голос ее одновременно добр и властен. — Вижу, Шурка моя приглянулась тебе, не слепая чай, хоть и стара, как пень трухлявый!

Лукьян заулыбался, слегка смутившись от слов ведьмы.

— Да что вы, бабушка! Не стары вы вовсе…

— Ооо! Твое бы слово, да люду в уши! — застонала Озара. — Да глухи они нынче, только поступки видеть могут. А твой поступок, милок, должен быть решительным. Обряд сделать надобно!

— …Обряд? — парень силился понять ее намеки. — Изъясняетесь вы, бабуль, немного мне иноязычно как-то…

— А то я не вижу, что аки баран на новые ворота на меня вылупился! — гаркнула она, забавляясь. — Жениться на Шурке моей тебе надобно и увезти ее отсюдава подальше. Ухаживания твои словно мёд на душу ее. Расцвела девка моя… Но смотри мне, коли ты просто воду баламутишь вокруг красы, так я твои баламутки с корнем тебе повыдираю! А коль удумаешь с три короба наобещать и удрать к себе восвояси!

Парень цокнул языком, твёрдо качнув головой на упреки.

— Люблю я ее, бабушка Озара. Не лукавил я никогда с ней. Как увидел — пропал сразу. Сердце мое давно уже для неё только бьется, а очи с утра открываются, чтобы хоть мельком увидеть ее наяву.

Ведьма сощурилась на юношу с неким подозрением.

— Не брешешь? Знавала я таких как ты…

— Не знавали. Я ради нее на все готов!

— …Ох, и подкинула же судьбинушка нам такого жениха заморского! — всплеснула руками Озара. — Ну, смотри, коли брешешь и скользким будешь, карасик…

— Жена мужу пластырь, а он ей пастырь. — хмыкнул Лукьян, подбоченившись. — У нас так в роду принято!

Старуха приподняла бровь, причмокнув.

— Переиграть меня в словечки мудреные надумал?

— Никак нет! Всего лишь учусь говорить, как народ ваш, — мудрено.

— Сей народ — не я. И не Шурка даже. Хоть и родилась она в деревне, но не одна из них она. Не деревенские мы. Не древляне. — голос ведьмы охладился на лад. — Лес — дом наш! А язык леса ты уж точно не осилишь.

— Это почему же?

— Чаща страха не терпит. Не будет разговаривать с тем, кто ее темноты боится. — объяснила ведьма.

— …А я боюсь разве?

— А мне почем знать, милок? Мое