После развода. Отголоски любви - Катя Лебедева

и его лицо становится пустым, каменным, каким было в тот вечер с варениками. Он отключился. Ему снова плевать. Зря я его позвала.

— Потому что так надо, дочка. Иногда в жизни приходится принимать сложные решения. Так будет лучше для всех.

— Это не ответ! — всхлипывает она, размазывая слезы по лицу. — «Так надо» — это то, что говорят маленьким, когда не хотят ничего объяснять! Это ничего не значит!

Он молчит, а Злата вдруг словно цепляется за последнюю соломинку, ее глаза загораются безумной надеждой.

— Тогда… тогда возьми меня с собой! Я буду жить с тобой! Я буду тихой-тихой, буду как мышка, не буду мешать тебе и… и той тете! Я буду просто в своей комнате, честно! Только не оставляй меня тут одну!

Я замираю, сжимая мокрую тряпку в руке. Господи, только не это. Что я и ей сделала не так, что она хочет уйти?

— Нет, Злата. Так нельзя. Ты не пойдешь со мной. Твоя мама останется здесь одна. Ей будет очень тяжело, ты же это понимаешь? Кто-то должен быть рядом с ней, присмотреть за ней, и лучше тебя с этой задачей никто не справится. Ты же у меня взрослая, умная, сильная. А я… я буду забирать тебя на выходные. Мы будем кататься на лошадях, как ты любишь, ходить в кино, в новые кафе.

— Но это мало! — она рыдает уже в полный голос. — Пап, я хочу видеть тебя каждый день, как раньше! Я хочу за завтраком тебя видеть, а не ждать субботы, как подачки!

Он встает, его дешевое терпение лопнуло. Он сделал, что мог, откупился предложением развлечений. Истерику он терпеть не собирается.

— Злата, успокойся. Ты сейчас не в себе. Мне нужно, чтобы ты была умницей, хорошей девочкой. Поняла? Иначе не будет и этих встреч.

Он говорит это слишком жестко. Это не просьба, не пожелание, это ультиматум. Дочку перекашивает ужаса предательства. Она вскакивает с дивана, смотрит на него, как на чужого, фыркает, пытаясь сдержать новые слезы, и выбегает из комнаты. Через секунду доносится оглушительный хлопок двери ее спальни.

Я закрываю глаза.

Все кончено.

Слышу его шаги. Он заходит на кухню и останавливается в дверях. Я не оборачиваюсь, продолжаю смотреть в окно на темнеющий двор.

— Ну что, удовлетворил свое отцовское самолюбие? — спрашиваю, не заботясь о его чувствах, как он не заботился о ее.

— Да. Дети не всегда понимают логику взрослых. Но в целом, я донес свою позицию. Ты же все слышала.

Я поворачиваюсь к нему. Он поправляет манжету дорогой рубашки, его мысли уже там, в своей новой, правильной жизни, и понятно, что разговор бессмысленен.

— Твоя позиция свелась к тому, что ты пригрозил отказаться от нее окончательно, если она не перестанет показывать, как ей больно. Прекрасная педагогика. Прямо учебник по детской психологии.

Он пожимает плечами.

— Истерики и шантаж ни к чему не приведут. Она должна принять правила игры и научиться правильно себя вести, — он делает паузу и смотрит на меня холодным, оценивающим взглядом, как на нерадивого подчиненного. — Вообще, Мил, тебе пора учиться самой справляться с такими проблемами.

Сказав это, он не ждет ответа, разворачивается и уходит.

Я же остаюсь стоять у мойки, слушая, как в звенящей тишине стучит мое разбитое сердце и как из-за двери дочери доносится приглушенный, безутешный плач, который, кажется, никогда не стихнет.

Глава 6

Мила

Не могу поверить, что уже прошел месяц, растянувшийся в серую, безликую вереницу дней. Я научилась жить на автомате: вставать, готовить Злате завтрак, делать вид, что живу, а не существую.

Но наша, хотя теперь уже моя, квартира стала моей тюрьмой.

Каждый уголок здесь напоминает мне об обмане. Вот здесь, на этом диване, он целовал меня в шею, шепча, что заскочит ненадолго на работу и сразу вернется, а в это время, наверное, уже мчался к ней. Вот на этой кухне он хвалил мои вареники, которые, как оказалось, терпеть не мог.

Сплошная ложь.

Все здесь пропитано ею и предательством, въелось в стены, в мебель, в сам воздух.

Сегодня утром я проснулась с одной-единственной мыслью: я больше не могу здесь находиться. Мне физически больно и нечем дышать в этих стенах, давящих на меня грузом фальшивых воспоминаний.

Я сажусь за ноутбук на кухне, Злата еще спит. Набравшись сил, открываю сайт по продаже недвижимости. Заполнение анкеты занимает минут пятнадцать, адрес, метраж, этаж, фотографии уже есть на компьютере. Я выбираю самые нейтральные. Цену ставлю среднерыночную.

Палец замирает над кнопкой «Опубликовать».

Сердце колотится, словно я готовлюсь совершить нечто непоправимое, но все же закрываю глаза и нажимаю.

И почти сразу же, будто мать почуяла каким-то внутренним чутьем, что дочь переходит границу, звонит телефон. Это мама. Делаю глубокий, шумный вдох и отвечаю.

— Алло, мам, доброе утро…

— Доброе утро?! — понятно, наконец она узнала. Похоже Злата перестала ждать, когда мы образумимся и начала действовать. — Это что за безобразие я только что узнала? Ты развелась и квартиру собралась продавать? — больше скажу, я и дом хочу продать, и машину, чтобы купить потом свое и начать все с чистого листа. — Ты совсем с катушек съехала? Или у тебя там мозги набекрень?!

— Что я посмела сделать, мама? — переспрашиваю, стараясь говорить спокойно и уверено. — Продать то, что теперь по закону принадлежит мне? И да, мы развелись, потому что у него любовница и ребенок на стороне. А в квартире в каждой комнате я теперь вижу только его ложь и свое унижение. Все логично, мам.

— Не смей со мной так разговаривать! Не умничай мне тут! — она фыркает, я даже представляю, как поднимает подбородок, пытаясь показать свою значимость. — Как ты могла его упустить? А? Как ты умудрилась прозевать такого мужа? Кормильца, добытчика! Золотого человека! Почему ты просто берешь и отдаешь его какой-то… девке подзаборной без борьбы?

Во рту пересыхает. Я уставляюсь в экран ноутбука на улыбающиеся лица и чувствую приступ тошноты.

— Мама, Саша живой человек, а не трофей или приз. Его нельзя «упустить», как кошелек из сумочки. Он принял свое осознанное решение. У него есть право выбирать, с кем быть. И он ушел не просто к «девке», как ты выражаешься. Он ушел к женщине, которая ждет от него ребенка. К матери своего сына.

Черт, кажется последнее я зря сказала.

— Ах, вот оно что! — она услышала ниточку, за которую меня можно добить. — Значит, все-таки в сыне дело! Так я и знала. Вот где собака зарыта.