Джоанна Бак - Дочь Лебедя

С тех пор наши отношения наладились.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, Лондон начал меняться. Джулия повезла меня на Кингз-Роуд. Мы ходили по антикварным магазинчикам. Все на улице носили яркие индийские рубашки, ходили с длинными волосами, и везде пахло благовониями. Повсюду звучала музыка. Я попросила, чтобы она купила мне несколько коротеньких юбочек. Во время ленча в воскресенье я проделала танцевальные па вокруг стола, чтобы на меня обратили внимание пришедшие к ней мужчины.

— Наверное, у вас дома никто не бывает, только Джекоб и Мишель, — заметила Джулия.

— У нас бывает много народу!

— Ты понимаешь, что я имела в виду, — продолжала Джулия, когда я ей помогала убирать со стола грязную посуду.

Тревор Блейк все еще общался с ней. Я видела новые фотографии, где они были вместе. И иногда в шкафу висел его плащ, даже если самого Тревора не было. Я видела его книги, или он мог позвонить в уик-энд, и, если я снимала трубку, он говорил:

— Просто передай своей тете, что я хочу договориться с ней на вторник.

Он вешал трубку прежде, чем я успевала что-то сказать. Один из его сыновей женился, а другого выгнали из Оксфорда.

Тревор продал хорошую картину, висевшую в его загородном доме, и об этом писали в газетах. Однажды мы обедали все вместе, и он заметил о каком-то актере, что тот «извращенный, как педик». Я знала, что это значит, и обронила:

— Некоторые из моих близких друзей — педики, не говоря уже об отце.

Обед закончился в полном молчании, и я не видела его очень долгое время.

Разговор о любви начался с Джеральдиной, она была лучшей подругой Джулии. Джеральдина была толстой и очень деловой. Ее волосы были всегда несколько неряшливо заколоты кверху. У нее был муж, член парламента от лейбористов, они растили пятерых детей. Сидя за столом на кухне, с бокалом красного вина, она спросила:

— Флоренс, что ты предпочтешь — делать карьеру, как твоя тетка, или же выйти замуж и завести детей?

— Я уверена, что она хочет замуж, — заметила Джулия.

— Прежде всего найди себе подходящего, почти идеального мужчину, — продолжала Джеральдина. Разговор происходил в воскресенье. Я пыталась что-то лепить. В Париже заниматься этим было нельзя, потому что Нгуен не выносил грязи на кухне, а моя комната была слишком стерильной, чтобы мокрую глину класть на стол.

Я посмотрела на Джеральдину, она провалилась в кресло, словно куча подушек, — все ее тело расплылось из-за частых беременностей и кормления детей грудью. Джеральдина была грузной женщиной, с толстыми ляжками и отвисшей большой грудью. Мне не хотелось, чтобы меня так же часто оплодотворяли, как ее, и чтобы мне потом приходилось рожать каждые девять месяцев. Почему-то я сравнивала ее с прудом, который время от времени осушали, чтобы почистить.

— Может, мне захочется поработать, — ответила я. — Но только еще не знаю, чем заняться.

— Но если ты встретишь подходящего мужчину, то захочешь выйти за него замуж, — настаивала Джеральдина.

— Сначала я хочу влюбиться.

— Ну, для этого у тебя еще есть время, — заметила Джулия.

После того как отец подарил мне кольцо, я взяла его с собой в Лондон, чтобы показать Джулии.

— Что это? — спросила Джулия.

— Леда и лебедь, — ответила я. — Это римское кольцо.

Я так гордилась таким необычным подарком и надеялась, что она поймет меня.

— Покажи.

Я сняла кольцо с пальца и протянула его Джулии. Она сжала его в руке и как бы проверила его вес.

— Красивое и необычное кольцо, — сказала Джулия. Я обратила ее внимание на печатку. Она стояла у окна, а я заглядывала через ее плечо.

— Да, Юпитер снова начал свои странные превращения. Смотри, не потеряй кольцо. Тебе нужно носить его всегда.

Я показала его Джеральдине.

— Что этот селезень делает с девушкой? — поинтересовалась она.

— Это лебедь, — терпеливо объяснила я ей. — Юпитер превратился в лебедя, чтобы прийти к Леде…

Чтобы лучше рассмотреть кольцо, Джеральдина надела очки.

— Бог мой, да они развлекаются! — воскликнула она и добавила, обращаясь к Джулии: — Мне кажется, твой дорогой братец напрасно морочит ей голову.

— Я так не считаю, — ответила Джулия. — Я предпочитаю, чтобы она носила это кольцо, нежели дешевый браслет с надписью «Поцелуй меня!» из блестящих стекляшек!

Когда мы с Джулией в первый раз начали говорить о любви, мы не спали всю ночь. Она лежала в кровати, обложенная со всех сторон своими кружевными подушками. Она отдала мне валик, чтобы я могла откинуться на него, и закутала в кашемировые шали, дабы я не замерзла. Пока мы разговаривали, она подпиливала и полировала ногти серебряной пилочкой, чистила их маленькой щеточкой с натянутым на нее кусочком замши. Мне хотелось дождаться рассвета, мне было так интересно не спать всю ночь, поэтому я продолжала задавать вопросы, не давая ей уснуть.

— У тебя было много мужчин? — начала я.

— Иногда мне кажется, что их было слишком много, а иногда я думаю, что так и не встретила ни одного стоящего…

— Никого?

— Да, того, с кем бы я хотела прожить всю жизнь.

— Любовь всей жизни?

— Нет, — ответила Джулия. — Любовь всей жизни — это что-то совершенно иное. Я имела в виду того, с кем мне было бы не противно жить вместе.

— Значит, это не Тревор, — у меня отлегло от сердца.

— На Тревора можно положиться, он — надежный. Это весьма важно.

— А кто был самым-самым всей твоей жизни? — спросила я.

— О, — произнесла Джулия и взяла белый карандаш из серебряного футляра, лежавшего на столике подле постели. — Когда мне было двадцать два, я была влюблена, и все мои друзья тоже были влюблены, хотя бы по разу. А сейчас мне уже сорок, но я так ни в кого больше и не влюбилась, хотя полагала, что это может случиться со мной не один раз.

Я вдруг увидела, как истончилась кожа у нее под глазами и как она покрывается морщинками, когда Джулия наклонилась вперед.

— Но разве ты хочешь изменить свою жизнь? — продолжала я. — У тебя интересная работа, дом и друзья, а еще мой отец в Париже и я, и это все твоя жизнь.

— Ты хочешь сказать, что мне уже больше ничего не нужно?

— Ты мне кажешься идеальной, — прошептала я.

— Я не слишком в этом уверена, — сказала Джулия. — Тебе пора спать.

— Нет, пожалуйста, поговорим еще. Расскажи о моей матери.

— Твоя мать, — говоря это, Джулия подняла глаза и произнесла скороговоркой: — Твоя мать была француженка и очень хорошенькая, и она умерла при твоем рождении.

— И все?

— Да!

— Почему ты не живешь в Париже?