Натали де Рамон - Расправить крылья

Улыбаясь, я свернула за угол и нос к носу столкнулась с высоченным бородатым голубоглазым блондином. Он улыбнулся в ответ, и в темноватом зале вдруг сразу посветлело.

— Ну как? — спросил он.

— Здорово, только странно, что автор — мужчина.

— Почему?

— Они похожи на бабушкины сказки.

— Разве это плохо?

— Наоборот, в жизни очень не хватает именно такой веселой романтики.

— Вы тоже это чувствуете? — Он говорил с каким-то мягким и одновременно жестковатым, но очень симпатичным акцентом.

— Конечно, все девушки мечтают об уютных домиках с кружевными занавесочками и о верных рыцарях.

— А о чем больше?

Я на минутку задумалась.

— Наверное, чтобы и то, и другое в одном флаконе. Смотрите, какой чудесный корабль на маленьком озере. У него синие мачты и голубые паруса. Обычно все рисуют алые.

— А вы не находите, что медведки тяжеловаты для романтики? — Он еще раз так же хорошо улыбнулся.

— Медведки?

— Персонажи. Здесь же написано: «Медведки на корабле», «Медведки на поезде».

Слово «поезд» вернуло меня к действительности.

— Извините, мне нужно возвращаться в контору.

— Но ведь сегодня выходной…

Блондин сразу откровенно погрустнел, и только сейчас я заметила, какой он худой и нескладный, а в светлых волосах кое-где поблескивают пронзительные ниточки седины.

— Я жду одного человека. Если хотите, можем зайти ко мне в офис и выпить кофе. Кроме меня и охранника там никого нет. Это напротив.

Глава 5, в которой я занялась приготовлением кофе

Я занялась приготовлением кофе, а блондин, склонившись над моим столом, с любопытством листал мой драгоценный журнал.

— Это ваш журнал? Вы его читаете? — спросил он.

— И даже выписываю. Присаживайтесь, не стесняйтесь.

Он неловко бухнулся кресло, от которого тут же мне под ноги покатилось боковое колесико.

— Простите! — Блондин испуганно вскочил. — Я сломал ваше кресло.

— Ерунда, это уже не в первый раз. У меня такая туша…

— Что?..

Он смотрел на меня с восхищением, и в следующую секунду мы, оказывается, одновременно наклонились за колесиком и протянули к нему руки.

Наши лица были совсем рядом, от его бороды пахло свежей водой, и я видела, каждую ресничку вокруг его серо-голубых глаз и приоткрытые губы между бородой и усами.

— Думаете, я не способен починить ваше кресло?

— Чините скорее, кофе уже готов. — Я убрала руку от колесика и выпрямилась. — Это моментальная кофеварка.

Но отведать кофе нам так и не удалось, потому что в кабинет с возгласом:

— Вот и я, Рири! — ворвался некто крупный кудрявый в развевающемся плаще не по погоде и, обдав душным ароматом парфюмерной лавки, предпринял бойкую попытку чмокнуть меня в щеку.

— Пойдемте, все у мсье Леду. — Я демонстративно отстранилась и повела Вендоля во владения Мишеля.

Марсельский удалец оглядел коробки и неожиданно спросил:

— А как зовут твоего парня?

От стремительно возрастающего градуса его наглости я окончательно опешила и промямлила почему-то:

— Арнольд, — но вдруг сообразила, что на самом деле даже не знаю имени бородатого блондина.

— Арно, как друга прошу, сгоняй за тачкой, а мы с малышкой это добро на улицу повытаскиваем.

По счастью, мне на помощь пришел охранник. «Арно» быстро вернулся на частнике, и Вендоль с охранником загрузили не только багажник, но и почти все заднее сиденье.

Вендоль втиснулся к коробкам и строго приказал мне:

— Запирай офис, Ирен, садись к шоферу. До поезда всего сорок минут.

Я растерянно посмотрела на «Арно», он тоже открыл рот, но Вендоль еще раз поторопил меня, бросив шоферу:

— Поехали! — И мы умчались.

Надо же, роскошная баба, а служит секретарем или курьером в какой-то занюханной конторе. Стало быть, она наверняка одинокая! Арнульф толкнул дверь в выставочный зал — послушно зазвенел колокольчик. А ведь я ее точно заинтересовал! Он самодовольно усмехнулся. Она же сразу пригласила меня в свою контору, а потом наверняка пригласила бы и домой, если бы не этот кучерявый…

Колокольчик умолк. Арнульф прошелся по залу. На всех полотнах его «медведки» старательно занимались своими делами: бесшумно пекли хлеб и без слов плавали на кораблях, беззвучно строили дома и пасли лошадей, молча играли с детьми и даже безгласно читали стихи и беззвучно играли в оркестре.

Они существовали сами по себе, в своем самодостаточном мире, созданном Арнульфом, но уже не подвластном ему и совершенно не зависящем от него, как и тот мир за стенами зала, созданный вовсе не им, но точно такой же равнодушный и не нуждающийся в каком-то там художнике Арнульфе.

Арнульф с надеждой посмотрел на колокольчик как на своего единственного друга. Но колокольчик над дверью виновато молчал. Арнульф вытащил из кармана деньги и пересчитал их. Как раз на билет до Брюсселя. Если поехать прямо сейчас, то до вечера можно успеть оформить кредит в банке, а завтра вернуться и увезти картины домой. Чего ради становиться жиголо? Чтобы проторчать здесь до конца срока, на который было арендовано помещение? Ради какой-то недели садиться на шею одинокой секретарше? А ведь хороша!.. Эх, были бы деньги, размечтался Арнульф, я с удовольствием пофлиртовал бы с ней оставшееся время!

Вдруг, словно на чистом полотне, он увидел ее руку с тонким запястьем, протянутую за дурацким колесиком от кресла, ее миндалевидные глаза и полураскрытые губы, оказавшиеся в тот момент совсем рядом. И как эти губы дрогнули и произнесли: «Чините скорее, кофе уже готов»…

Если бы ее не увез этот надушенный хлыщ! Наверняка нарочно увез, он же знает ее давно, если обращается на «ты» и называет Рири. Только один раз он произнес полное имя — Ирен… Но ей-то этот хлыщ не нравится! Это же видно! Она не позволила ему поцеловать себя и разговаривала с ним совсем не так, как со мной. А мне она позволила бы поцеловать ее?..

Да. Без сомнения, да.

Арнульф усмехнулся. «Медведки» беззвучно ставили голубые паруса на синем корабле. Он опять увидел губы Ирен, произносящие: «Обычно все рисуют алые»… Ирен, одинокая аппетитная секретарша, которая мечтает о кружевах и о рыцарях «в одном флаконе» и поэтому выписывает глянцевый журнал. Доступный атрибут красивой жизни — дорогой журнал, который даже доставляют в конверте…

Точно, точно! Я же прочитал ее адрес! Арнульф закрыл руками глаза, он всегда делал так, чтобы вспомнить что-либо, увиденное прежде. Зрение художника — особое зрение… И он увидел и конверт, и типографским способом напечатанный адрес: «Ирен Валье, набережная Орлеанов…»