Элли Блейк - Иностранка

— Когда-то я был таким же, как он, — произнес Лука еле слышно.

— Вы никогда не были таким, — так же тихо возразила Грейси.

Лука, повернув голову, мгновение задумчиво смотрел на нее, потом негромко засмеялся.

— Ну, если вам так хочется думать…

Он отвернулся и стал смотреть на танцующих, а Грейси никак не могла отвести взгляд от его лица. Ей вдруг захотелось потрогать его щеку, такая ли она прохладная, как те чудесные мраморные статуи, что она видела.

— Ну, наконец! — воскликнул Дом, когда танец кончился. — А мы уже подумали, что вы решили повеселиться без нас, правда, Мила?

— А вот и нет, — пробурчала девочка. — Я знала, что папа придет ко мне. Поиграй для меня, папа!

Мила подбежала к Луке и схватила его за руку.

— Не сегодня, хорошо? — произнес Лука, бросая короткий взгляд на Грейси.

— А Грейси не возражает, — настаивала Мила. — Сыграй для нее. Пусть послушает, как ты умеешь играть.

Дом пересек комнату и сел рядом с Грейси.

— Давай, Лука. Покажи ей, как ты умеешь.

Он положил руку на колено Грейси, она мягко отодвинула ее.

Лука, прищурившись, взглянул на брата, его губы сжались.

Мила все-таки подтащила Луку к роялю. Он сел и усадил девочку на стоявший рядом стул. С помощью Луки Мила открыла крышку рояля. Лука размял пальцы, Мила сделала то же самое. Он положил пальцы на клавиши, Мила тоже.

Наверное, это происходило в сотый раз, Гран-нонна и Дом смотрели на это со снисходительной улыбкой. Грейси же вдруг почувствовала, как у нее перехватило горло.

Потом Лука заиграл. Играл он великолепно. Что-то из оперы, но более ритмичное, из телевизионной переработки. Грейси откинулась на спинку кресла. От граппы[24], кьянти и музыки ей стало тепло и уютно.

Дом положил руку на спинку дивана за ее головой.

— Где он учился музыке? — спросила Грейси.

— Самоучка, — буркнул Дом, снова кладя руку на ее колено.

Она отбросила ее, словно дохлую рыбу.

— А я думала, все итальянцы хорошо воспитаны.

— А я думал, все австралийки высокие блондинки.

Грейси невольно рассмеялась.

— Ах ты, бабник! — и оглянулась, не слышит ли Мила. Но та сидела на коленях Гран-нонны. — Я наполовину итальянка, — пояснила она.

— И тоже не очень-то хорошо воспитана, — сказал Дом. — По-моему, мы оба не такие, какими кажемся.

Может, он и прав, подумала Грейси. Дома в Австралии она, возможно, и попалась бы на удочку такому типу — напористому, острому на язык, шумному. Но теперь она знала, что он-то как раз и не опасен. Лука намного опаснее его. С Домом все можно перевести в шутку, как-то отвертеться, а вот с Лукой…

— Он прекрасно играет, — произнесла Грейси.

— Да, — согласился Дом. — Разностороннее талантливый мужчина.

Ей послышалось или он, в самом деле, произнес это с горечью? Она повернулась к Дому.

— Продолжайте.

Дом ухмыльнулся.

— А вы знаете, что, когда ему было девять, он спас во время наводнения собаку местного пожарного начальника? — Он потер небритый подбородок. — А вы знаете, что его банк входит в десятку итальянских компаний с наивысшими доходами? — Он поднял палец, давая знак молчать. — И что он дает больше беспроцентных ипотечных кредитов малоимущим семьям, чем все остальные?

— Интересно, как живется в тени такого брата? — вырвалось у Грейси.

Дом передернул плечами.

— И это еще не все, — сказал он. — Вы знаете, что он женился на женщине, не любившей его, чтобы спасти и ее, и ее семью, и своих родных от позора, который навлек на них его собственный брат?

— Я этого не знала, — сказала Грейси, и лишь после до нее дошел смысл того, что она услышала. Ей стало зябко. — От позора? Вы хотите сказать, Лука женился на Сарине потому, что она была беременна?

Дом кивнул.

— От вас?

Он кивнул снова.

Лука кончил играть, и Грейси снова увидела на его лице сумрачное выражение, не покидавшее его с той самой минуты, как появился Дом.

Теперь все было ясно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вскоре все кончилось. Гран-нонна ушла в свой коттедж. Дом объявил, что пойдет разберет свои вещи. Лука повел сонную Милу в ее комнату.

Грейси заявила, что побудет в гостиной еще немножко, и, оставшись одна, стала рассматривать, стоявшую на столике, фотографию Луки с Милой.

Мила на снимке была совсем крошкой, месяца два. У Луки волосы были короче, чем сейчас, и он несколько дней не брился. Он прижимал к щеке щечку Милы и смотрел прямо в объектив, а малышка уставилась на что-то в стороне. Наверное, на маму, подумала Грейси. Лицо у Луки выражало полнейшее счастье. Родная она ему или не родная, но он уже тогда любил Милу.

А теперь Сарины нет, а Дом, как показалось Грейси, чувствует себя ущемленным. И все в любую минуту может взорваться.

По пути к себе Грейси думала о своем отчиме. Ей было пятнадцать, когда он женился на ее матери. У них родились двое детей, настоящих австралийцев. Грейси их почти не знала, потому что уехала из дома сразу после окончания средней школы. В день похорон матери, отчим вручил ей итальянский паспорт, что должно было облегчить ей поиски родного отца, если она когда-нибудь решит его разыскать.

Не случится ли такое когда-нибудь и с Милой? У Грейси стеснилось сердце. Она сама не понимала, за кого она больше боится — за Милу или за Луку.

Грейси остановилась у открытой двери в комнату Милы. Девочка сидела с Лукой на полу и играла в воображаемые куличики.

— Привет! — сказала Грейси. — Мила, ты до сих пор не спишь?

— Вот научу папу делать куличики, тогда и лягу, — сказала Мила, зевая.

— Ну и как, у него получается?

Лука выпрямился и кивнул головой.

— По-моему, пора спать, — сказала Грейси.

Мила повернулась к Грейси и подняла руки, чтобы та сняла с нее платье. Лука удивился. Даже когда рядом была Гран-нонна, Мила все равно обращалась за помощью к нему. Да что Гран-нонна, даже когда была жива Сарина. Но вот появилась эта иностранка, и его маленькая Мила обратила свою любовь на нее.

Но разве не этого он хотел? Подготовить ее к школе, к выходу в большой мир и так далее? К жизни без него? Чтобы она не боялась завести себе подружек и друзей, потому что ее бедный старенький отец не перенесет этого?

Грейси, словно почувствовав его состояние, нерешительно обернулась.

— Продолжайте, — сказал он.

Грейси сняла с Милы платье и аккуратно положила на деревянную лошадку в углу, затем достала из шкафа (она даже знает, где это!) любимую Милину ночную рубашечку и надела на девочку. Что-то приговаривая, она уложила сонного ребенка в постель, подоткнула одеяло, что-то шепнула девочке на ушко, отчего та улыбнулась и закрыла глаза.