Рецепт моего (не)счастья - Ева Ночь

— А телефончик? — спрашиваю я уже без всякой надежды.

Она улыбается так, что дух захватывает и мозги в кашу разбиваются.

— Записывай, — диктует цифры, а я стою, как истукан блаженный и не могу на девчонку наглядеться.

Вставило. Вштырило. Накатило волной. Так не бывает, а у меня есть. Ничего поделать с собой не могу.

— Повторять не буду, — грозится она.

— И не нужно, — всё же чувствую, как расплывается на лице моём улыбка, — у меня тоже хорошая память на цифры. Не идеальная и не абсолютная, но номер телефона понравившейся девушки я способен запомнить с первого раза.

— Ну, как знаешь, — машет она мне рукой и спешит скрыться. Я смотрю ей вслед, повторяя в уме набор цифр. Ещё никогда с таким удовольствием я не запоминал номера телефона. Это просто космос, как здорово!

Глава 9

Богдан

Я смс-ился, как пацан. Как одержимый зомби, у которого только одна задача: написать девчонке какую-нибудь хрень или банальщину, скинуть смайлик или картинку, пожелать доброго утра или спокойной ночи, спросить, что она делала, ела, о чём мечтала.

Поводов послать смс было миллион — я их ловил из воздуха и терялся во времени и пространстве. Дождаться ответа стало квестом: Илона отвечала не всегда, а часто — пачками на часть моих сообщений.

Это напоминало какую-то игру, где каждый из нас хотел если не выиграть, то хотя бы получить удовольствие от процесса общения.

У меня работа. У Илоны — учёба. На предложение встретиться, пересечься на неделе, она ответила твёрдым «нет». До выходных.

Я всё же решил её перехитрить, вырваться как-нибудь, подъехать к университету и умыкнуть, а до того времени устроил смс-марафон и сеанс вечерних видеозвонков.

— Островский, попахивает маньячизмом, — заявила Илонка во вторник. К тому времени она уже не зажималась, спокойно отвечала на звонки, вовсю язвила в смс-ках.

В среду она согласилась на свидание в субботу, наивно полагая, что я буду чинно, как мальчик-зайчик из церковного хора ждать до выходного. Но за то время, пока мы с Илонкой пикировались, я вошёл в нужное состояние, познал дзен и даже папины наезды воспринимал стоически. Мне стало как-то немного всё равно. Его пресс давил, а я ничего не ощущал — ни досады, как раньше, ни желания доказывать, спорить, прыгнуть выше головы.

Всё равно это бесполезно — папе ничего не докажешь. Лучше плыть по течению и продумывать собственную стратегию развития. Уже идея подняться с нуля не казалась мне такой уж и безумной.

У меня появилось некое пространство, куда отцу не было ходу. Я отгородился не ширмой, а практически пуленепробиваемым стеклом.

— Чем ты занят, Богдан? — спросил родитель на третий день моего пребывания не в себе. — Что-то ты странно притих.

— Работаю, — безразлично пожал я плечами. — Выполняю все твои распоряжения и стараюсь во благо процветания общего дела.

— Это как раз и странно, — пронзил он меня подозрительным взглядом, но углубляться в детали не стал. Молодец. Потому что я б ему не позволил влезать туда, куда ему хода нет. Пусть вон своими устарелыми методами рулит. Ему спокойнее, для души приятнее, никто поперёк слова не говорит. Идеальная реальность, которая нравилась ему и только ему.

— Я бы хотел, чтобы ты ответственно относился к тем проектам, которые ты ведёшь.

Куда уж ответственнее, папа?! — хотелось гаркнуть мне. — Ты зарубил на корню три моих новшества, не дал протестировать одну очень перспективную программу и облегчить труд целого отдела, который при желании можно заменить парой-тройкой человек в офисе и двумя-тремя — на удалёнке.

Но о дистанцировании отец и слышать не хотел. Он любил быть кукловодом, держать в руках все нити, дёргать за них и смотреть, кто в какую позу перед ним раскорячится.

— Я выполняю все твои указания, работаю по проверенным методикам. Прогнозы средние, но тебя всегда устраивали, а поэтому всё под контролем. Твоим, естественно. Всё прозрачно. Ты можешь посмотреть, внести коррективы, сделать замечания, которые, естественно, примут к сведению и проведут работу над ошибками. Я займу лидирующую позицию, — предвосхитил я его вопросы о моей роли во всём этом балагане, — встану впереди колонны и возглавлю желающих идти к процветанию.

— Веселишься? — хмыкнул отец. — Ну-ну. Это неплохо на самом деле. Главное, чтобы веселье сочеталось с твоей работоспособностью.

— Я буквально горю, — заверил я отца и уткнулся в телефон — там мне смс от Бояркиной пришло. А это означало, что папуля мог встать на пьедестал, вещать хоть три часа — мне пофиг. У меня тут пульсирует новорождённое чудо, что наполняет меня просто невероятной энергией, которую я не собирался тратить на замшелые офисные проекты, на которых пора бы крест поставить, а не печать «в разработку».

В четверг я раскидал все дела, закрыл кабинет, сел в машину и подкатил к университету. К тому времени я выучил расписание Бояркиной наизусть, знал, когда у неё пары, лекции и практические занятия, выучил её ритм жизни, умилялся её работоспособности и рвению к знаниям, уважал её многочасовые сидения в библиотеке и то, как она готовилась к летней сессии, которая вот-вот грозилась свалиться ей на голову.

Илону это не страшило. Она куда лучше справлялась со всеми задачами, что ставила перед собой. Я ей даже немножко завидовал. Мне не хватало силы духа противостоять, доказывать свою правоту или расплеваться с отцом окончательно, чтобы наконец-то перестать даром протирать штаны в семейном бизнесе, который, если так пойдёт и дальше, всё равно рухнет или потребует основательной реорганизации, которая будет больше похожа не на реанимацию, а на пышные похороны, после которых — лыко мочало, начинай сначала.

— Привет, — шагнул я ей навстречу, как только она спустилась по ступенькам. Сегодня у неё один хвост. Волосы гладко убраны, только кокетливая прядка вместо чёлки выбивается.

Я вдохнул её запах и полетел. Оказалось, я скучал. Очень сильно. Все эти дни были чем-то нереально-виртуальным. Я успел позабыть, как она улыбается. Никакие видеосеансы не могли отобразить её мимику, жесты, передать тонкий флер, что узкими лентами проникал внутрь мозга, туманил его и заставлял перейти на какой-то новый уровень ощущений.

Я чувствовал себя каким-то конченным неадекватом. Я с трудом удерживал руки на месте, чтобы не касаться её. Может, потому что она не давалась, мне хотелось присвоить эту своенравную