Кощеева гора - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Будь жива, невеста! – приветствовал ее один из тех мужчин. – И правда… девка редкостная. Небось и в тех Киевах такой нет!

И правда – нет, мелькнуло у Дединки в голове. Там была когда-то девка еще больше – настоящая великанка, волотова дочь с гор Угорских. Об этом рассказывал Торлав в первые их совместный вечер, на Куромолье, когда она сидела у него на коленях. Сейчас это мелькнувшее воспоминание согрело и подбодрило ее. А мужики осматривали ее с ног до головы – по глазам было видно, что они считают ее за некое диво, но, пожалуй, одобряют. За эти дни для Дединки сшили новую поневу, новую завеску, и теперь завеска из жесткого, еще не стиранного льна, топорщилась, но зато придавала ей величавость и даже делала чуть дороднее на вид. Былеславица приготовила ей новую тканку на голову – не из чего-нибудь, а из дорогого красного шелка, к ее старым, оставшимся от матери заушницам добавила еще пару. На пальцы ей надели по три перстня на каждую руку, и теперь она чувствовала себя богатой и красивой. Самое то, что надо, когда на тебя приходят смотреть… кто? Родичи будущего мужа? Но кто он? Где сидит? Приезжие явно были издалека – и по одежде видно, и по говору слышно, но никто не говорил ей, что это за люди. Хазарские серьги намекали на то, что они с подвосточной стороны: с Упы, а может, и с Тихого[36]. Дединка знала, что на восток от Оки живут люторичи, люди близкого с вятичами корня, хотя и без общего пращура.

– Ну что, Доброван, такую невесту и взять не зазорно! – одобрил старший из гостей.

– Кабы только того… – вставил другой. – Ты, невеста, пока в смолянах жила, с отроками да молодцами не гуливала ли? А то ведь девка – что горох спелый, кто пройдет, тот и щипнет.

– Не было ничего такого, Белобор, – ответила Былеславица. – Я уж ее расспрашивала. Невеста наша честная.

Беспокойство понятное: после того как девка три зимы жила в чужих людях, где за нее и постоять некому, можно было ожидать и дитяти невесть чьего. Но ничего такого с ней в Свинческе не случилось: таль все-таки не челядь, ее сохранность – условие соглашения, а данное слово Станибор соблюдал и велел княгине следить, чтобы заложницу не притесняли.

– Руку даешь? – Гость прищурился. – А то еще осрамимся сами и вас осрамим на весь свет.

– Даем. – Доброван посмотрел на жену и кивнул. – Мать-земля видит: невеста наша без обману.

– Ну, добро. Девка подходящая. Хоть и зрелых лет, но стати такой не везде сыщешь. Истинное диво… Такой и кагану поклониться не стыдно. Батырей народит. Что, невеста, – обратился Белобор к самой Дединке, – рада? В сам Итиль-город поедешь, в жену к кагану хазарскому!

Зазвенело в голове. Что это еще за шутки? Дединка распахнула глаза, воззрилась на Белобора, потом на Добрована, но тот не удивился этим словам, а только взглянул куда-то в сторону.

Повернув голову, Дединка посмотрела на Былеславицу. Встретив ее потрясенный взгляд, та живо подхватила ее под локоть и шепнула:

– Угрейка, что стоишь, зови гостей к столу!

Угрея, хозяйка дома, вышла вперед, стала кланяться, приглашая гостей к приготовленному угощению. Пока мужчины рассаживались, Дединка шепнула Былеславице:

– Что он сказал? Я не поняла. Мне послышалось… Да кто они такие?

– Потом все узнаешь. Давай, подавай!

В этот раз за стол сели только мужчины: Доброван с Городиславом, Милобудом, Злобкой и дедом Безвестом, четверо гостей. Былеславица, Угрея и Дединка прислуживали, скользя вокруг стола. Служить за столом знатным людям Дединка умела хорошо, руки делали свою работу, а в голове гудело. Ей не рассказали чего-то важного. Издалека сватать приезжают редко, но случается. Если бы где-то в иных краях обнаружился рослый молодец, что не мог найти себе жены в версту и прислал за ней, прослышав от людей о рослой девке в Былемире – она бы не удивилась, только обрадовалась бы. Но этот мужик, Белобор, ни о каком женихе не сказал, имени-отчества не назвал… Каган – ей так послышалось. Но при чем здесь каган? Сейчас не Карачун, когда, бывает, приводят среди ряженых медведя, коня и «кагана хазарского» с головой из раскрашенного горшка, мол, на ваших девках жениться пришел, идите все целуйте его… Но и чтобы столько почтенных людей сговорились над девкой насмехаться, тоже не казалось правдоподобным.

Все разъяснилось, только когда гости ушли. Оказалось, что еще прошлой зимой на Оку приезжали мужи с Тихого, из люторичей, разведать, за кого стоят здешние люди, платят ли кому дань и что слышно из Киева. Посылали их хазары из Белой Вежи, а тем дал поручение сам хакан-бек, хазарский воевода и правитель. До Итиля через торговых людей давно уже доходили слухи, что удалой киевский князь Святослав намерен идти на хазар войной, а для того покорить все земли между собой и ними. От имени хазар люторичи предлагали вятичам с Оки снова пойти под руку кагана, платить ему легкую дань, как было при дедах, а взамен он, мол, оградит их от киевских русов и откроет путь к богатым восточным торгам.

На первый раз вятичи только бородами пошевелили и не дали никакого ответа. В эту зиму люторичи приехали снова, привезли подарки от хакан-бека – шелк, серебро, красивую посуду и светильники. Попросили собрать всех оковских старейшин на Перуновой горе и объявили: на новое лето Святослав уж верно ратью пойдет, войско собирает. Рассказывали об участи древлян, у которых кияне выбили всех старейшин, старые городки сожгли, построили везде погосты и посадили своих людей, чтобы править древлянами и брать с них дань. Напоминали о древней славе и великой мощи царства Хазарского, коему половина света белого покоряется. Кое-что вятичи об этом знали: при пращурах они платили хазарам дань, но прекратили при дедах, после того как русы откуда-то с севера разорили все городки на Упе и тем оборвали старинный торговый путь по волокам. Торговля прекратилась, и за данью хазары больше не присылали.

Споры шли две зимы. Одни не желали идти снова под руку хазар, другие доказывали, что вольной жизни больше не видать, все равно идти, не под хазар, так под киевских русов. Русы – ведомые разбойники и лиходеи, только и ищут,