Жюльетта Бенцони - Конец странствий

Прошла ровно неделя после приключения у Студянки, когда среди холмов наконец показалась Вильна. Зажатый в объятиях двух рек с бурными водами, Вилии и Виленки, город был построен вокруг величественного холма, древней гробницы первых литовских князей, который увенчивала цитадель из красного кирпича. Над нею трепетал трехцветный французский флаг с императорским орлом рядом с личным штандартом герцога де Бассано, назначенного Наполеоном губернатором города. Там уже нечего бояться казаков. Город не был поврежден, хорошо снабжался и был солидно защищен.

В обычное время столица Литвы, выросшая на пересеченной местности, с ее белыми стенами, красными крышами, дворцами в стиле итальянского барокко и великолепными церквами, являла зрелище многоцветное и радостное, но снег укрыл цвета своим покрывалом. При виде этого красивого города Барба облегченно вздохнула:

— Наконец-то! Теперь полечим вас как следует. Найдем дом Мойше Шахны и останемся там, пока вы не выздоровеете.

— Нет! — запротестовала Марианна. — Я не хочу оставаться больше чем на два-три дня, пока вы не отдохнете, и поедем дальше…

— Но это безумие! Вы больны, очень больны! Вы что, хотите умереть?

— Я не умру! Но нам надо ехать. Я хочу попасть в Данциг как можно быстрей… вы слышите… как можно быстрей!

Отчаянный приступ кашля потряс ее, и она упала назад, обливаясь потом. Барба поняла, что лучше не настаивать. Она пожала плечами и двинулась на поиски их места назначения.

Дом Мойше Шахны находился недалеко от берега Вилии в предместье Антоколь, рядом с полуразрушенным дворцом Радзивиллов. По сравнению с предыдущими этот дом выглядел довольно красивым. В Вильне еврейская община была многочисленная и богатая. Большинство занимало центральный район города, с беспорядочной путаницей извилистых, почерневших улочек и переулков, ограниченных главными улицами: Большой, Немецкой и Доминиканцев, — но некоторые из старшин жили в предместьях, достойных их положения и богатства.

Марианну и Барбу приняли, как в библейские времена. Им не докучали расспросами, хотя всем было ясно, что они не принадлежат к народу Израиля, но письма Соломона решительно обладали могуществом сезама. Мойше Шахна и его жена Эсфирь уделили больной максимум внимания, но, когда молодая женщина через двое суток объявила о своем желании ехать дальше, врач-аптекарь нахмурил брови.

— Вам нельзя это делать, мадам! У вас сильный бронхит. Вам надо лежать в постели и особенно опасаться новой простуды, ибо это может стоить вам жизни.

Однако она настаивала со свойственным больным упрямством. К этому добавилась и боязнь, которую ей теперь внушала эта необозримая страна, ее враждебная природа, бесконечные снегопады, небо без солнца и надежды. Она стремилась вновь увидеть море, даже в таком северном порту, как Данциг.

Море было ее другом. Она провела большую часть детства на его английских берегах, и вот уже столько лет с ним связывались ее мечты, надежды и любовь. В ее лихорадочном состоянии Марианне казалось, что болезнь и все невзгоды словно чудом исчезнут, как только она окажется у моря.

Озабоченная Барба никак не могла понять ее непреодолимую жажду к бегству.

— Сделайте для нее все, что вы сможете, — сказала она Мойше. — Со своей стороны, я попытаюсь, представившись слишком усталой, задержать ее на лишних два-три дня. Но я не надеюсь добиться большего.

Действительно, через пять дней, когда жар спал, Марианна отказалась ждать еще.

— Мне нужно в Данциг, — повторяла она. — Я достаточно сильна для этого. Я чувствую, что меня там что-то ждет.

Ценой самой жизни она не смогла бы объяснить эту уверенность, которую Барба относила на счет болезни, но в лихорадочном беспамятстве и сопровождавших его зыбких снах она убедила себя, что судьба ждет ее там, в этом порту, куда она мечтала направиться с Язоном. И прежде всего эта судьба воплощалась в корабле.

Барба, безуспешно пытавшаяся представиться бессильной, впервые получила от хозяйки приказ: на завтрашний день приготовить карету и, когда полька попыталась спорить, услышала, что до Ковно только двадцать лье. Марианна спешила также вручить кузену Соломона драгоценную передачу, ибо в украденных из церкви жемчужинах она суеверно видела причину ее страданий. Кстати, они едва не погибли вместе с нею.

Это требование привело Барбу в отчаяние. Последняя надежда оставалась на врача. Но, к ее великому удивлению, Мойше больше не горел желанием видеть женщин в своем доме… если только те не захотят остаться одни и рисковать встретиться с любыми неприятностями…

— Я уезжаю, — сказал он. — Я и мои, мы едем в Ригу, где у нас есть дом. Оставаться здесь неблагоразумно, если мы хотим сохранить наше добро… и самих себя.

Поскольку полька удивилась, он сообщил ей последние новости, поступившие с полей боев. Судя по ним, армия Наполеона, разбитая и изголодавшаяся, стекается теперь к Вильне, как к гавани спасения. Передавали также, что на Березине, как раз там, где женщины пересекли реку, произошла битва, более похожая на бойню, когда отступавшие переправлялись через водную преграду. Мосты были разрушены, и без героизма саперных частей, восстановивших их, всю армию могли уничтожить или взять в плен.

— Судя по тому, что я узнал, — продолжал Мойше, — это произошло за день до вашего прибытия сюда. Теперь Наполеон спешит к Вильне. Его сопровождает голодная, отчаявшаяся толпа, которая обрушится на нас, как туча саранчи. Им нужны жилища, еда — они все разграбят. Особенно нас, евреев, которые, когда грабят или реквизируют, всегда попадают первыми. Поэтому я увезу и моих, и самое ценное, пока есть время. В конце концов, не так уж важно, если дом сгорит. Вот почему, — добавил он, — я должен пренебречь законами гостеприимства, спасая свою плоть, и просить вас уехать. Все, что я могу предложить вам, это следовать за нами в Ригу…

— Спасибо, нет! Ехать так ехать, поедем своей дорогой. Вы можете дать мне что-нибудь от простуды?

— Безусловно! Вы получите меха, двойные сапоги, даже переносную печку и, естественно, лекарства и продукты питания.

— Благодарю вас! Но вы сами-то как сможете уехать? Французский губернатор…

Мойше Шахна сделал жест, удивительный для такого спокойного человека: он погрозил кулаком в пространство.

— Губернатор? Его милость герцог не верит этим ужасным слухам. Он грозит тюрьмой тем, кто их распространяет… и он собирается дать бал. Но я верю… и уеду!

На другой день кибитка отправилась в Ковно. Как он и обещал, врач щедро снабдил путешественниц всеми средствами для борьбы с холодом, и это не было лишним, ибо температура драматически резко упала. Термометр опустился до минус 20 градусов, реки замерзли, а снег так затвердел, что лошадь ступала по нему уверенно.