Дороти Иден - Говори мне о любви

Полиция покинула дом, не обнаружив следов Анны, и затем сосредоточилась на поисках в Хисе.

Через два дня Анна покончила с игрой. Держа в руках револьвер, она внезапно разразилась ужасным криком. Выстрел попал в потолок, откуда упал кусок штукатурки.

Когда появились дедушка и слуги (это было днем и бабушка с Флоренс находились в магазине), дядя Эдвин, стоявший в обороне за сомкнутыми рядами оловянных солдатиков, вынул шпагу из ножен.

– Это не я, – бормотал он, – это она. Грязную, изнуренную, с вытаращенными раскосыми глазами Анну вытащили. Послали за бабушкой, и военный трибунал начался (дядя Эдвин предупреждал ее, что военные действия, возможно, закончатся трибуналом).

– Эдвин, если ты еще раз дашь Анне заряженное ружье, мы отошлем ее назад, – заявила бабушка твердым голосом.

– Это не Эдвин, Беа, а ребенок, которого мы должны отправить, – сказал дедушка, голос которого выдавал его желание уговорить бабушку. – Она неуправляема.

Анна, используя свое эффективное средство – молчание, стояла, вызывающе глядя на них страдающими глазами. Она неожиданно поняла, что любит этот дом. Не людей, а дом. И еще дядя Эдвин был хороший, и преданная Финч.

Дядя Эдвин выронил монокль и без этого стекла стал похож на мальчишку, совершенно не производящего впечатления. Он потупился и пробормотал, что забыл, что револьвер заряжен. Это никогда не повторится.

– Чтобы быть в безопасности, я полагаю, лучше отдай мне все твое оружие, – сказала бабушка. – Ох, если ты хочешь, то можешь оставить старое кремневое ружье. Но ничего современного. И больше никогда не играй в военные игры с Анной. Ты слышишь?

– Это была только осада, – пробормотал Эдвин.

– Это было очень опасно! Надо сообщить полиции. Пожалуйста, ты можешь сообщить им, Уильям?

– Нет. Меня удивит, если мы одновременно не скажем им, чтобы Анну немедленно отправили домой в их сопровождении. Неужели нам недостаточно скандалов?

Вид у бабушки вдруг стал очень усталым.

– Скандалов достаточно. Но я боюсь, мы не сможем сделать ничего другого, как сказать правду. Директриса Анниной школы должна знать точно, что случится, если она возьмет ребенка обратно.

Страх оказался сильнее, чем обет молчания.

– Я не хочу возвращаться в эту школу!

– Ах вот почему ты совершила этот дурной поступок, это так, Анна? – спросила бабушка вполне доброжелательно. – Ты никогда не вернешься в эту школу, чтобы увидели твой позор, который ты учинила сейчас.

– Мы не несем за нее ответственность, – сказал дедушка раздраженно. – Мы достаточно стары для такого рода выходок.

– Я знаю, мой дорогой, – ответила бабушка. – Я знаю. Возможно, мы все стары, кто здесь находится. Анна, ты бы лучше поднялась наверх и приняла ванну, и смени платье. Теперь ты должна быть готовой отвечать полиции.

На следующий день, сидя рядом с бабушкой в «даймлере», Анна отправилась обратно в школу. Совершенно независимо от ее боязни возвратиться в школу, она заранее ненавидела свое появление там. Она знала, что бабушка поставила себе целью то ли обличить, то ли облегчить ее вину, – что именно будет, не знала.

Она поняла только одну вещь, и это больше всего претило ей – бабушка перешла в лагерь ее врагов.

Глава 27

Беатрис обнаружила, что она испытывает смешанные чувства к Анне.

Сейчас, в связи с выведшими ее из равновесия происшествиями, была хорошая возможность полностью избавиться от двух женщин, которые преследовали ее всю жизнь, – Мэри Медуэй и ее дочери.

Она все еще не могла использовать эту возможность, оказывая в этом сопротивление Уильяму, и могла даже поспорить с Уильямом, защищая внучку Мэри Медуэй! Разве это не было иронией? Сейчас Уильям хотел только благоденствия Беатрис. Он не любил видеть ее усталой, хмурой и озабоченной. Ее беспокоили бедра, пораженные ревматизмом, и Уильям уговаривал ее отдохнуть.

– Оставайся побольше дома, Беа. Я буду рад твоему обществу.

Он так думал. Его глаза были полны волнения. Теперь, когда ему шестьдесят, он был преданным, как Дарби и Джон.

Беатрис смеялась до потери сознания, находя ситуацию неправдоподобно юмористической и настолько же трогательной.

– Возможно, я буду больше оставаться дома. Финансовые дела можно отложить на день и остаться дома. Но бизнес не в очень хорошем состоянии в последнее время. Флоренс говорит, что виновата депрессия. Я не знаю, откуда она это взяла.

– Зато она всегда все знает, – сказал Уильям. Плоскогрудая, с узкими бедрами фигура Флоренс абсолютно соответствовала моде двадцатых годов. Она носила платья с глубоким вырезом, шали, отделанные бахромой, с крупным рисунком, коротко стриглась и курила сигареты, вставляя их в длинный мундштук слоновой кости.

Беатрис отвечала ей, что в ее возрасте она выглядит нелепо. Флоренс только несколько высокомерно улыбалась и говорила, что если у нее модный отдел в, магазине, то она должна быть в авангарде моды.

– Мисс Браун никогда не считала это необходимым, она старалась не привлекать к себе внимания. Это ее покупатели сияли великолепием.

– Мама, когда вы опуститесь на землю и заметите, что те времена давно прошли? Современный бизнес совсем другой сегодня.

– Ты уверена?

Флоренс равнодушно встречала пристальный взгляд матери и бросала в ответ:

– Ох, я не думаю, что подсчет доходов или перемещение товаров на складе чем-нибудь отличаются от прошлых времен. Изнанка нашего дела не будет представлена публике. Но эпоха рекламы связана с публикой, чтобы дать ей правильное представление о моде.

Беатрис посмотрела на короткую юбку Флоренс.

– Если, по-твоему, это правильное представление… Я бы назвала его безобразным и немодным.

– Мама, где бы были наши покупатели, если вы презираете парижское ателье мод?

– Хорошо, я обращу внимание на другие вещи. В конце концов люди еще хотят скатерти из Дамаска и столовое серебро. У твоего отца пунктик, ты знаешь, хранить красивые старинные вещи.

– Это старческая болезнь.

– Да. Возможно, и ты заболеешь ею однажды, моя дорогая.

– Кто знает? Только не вмешивайтесь в мои дела сейчас. Джеймс и я планируем провести зелено-тростниковую неделю.

– Что это такое, разреши тебя спросить?

– Это новый цвет, который мы запускаем в продажу. Мы приглашаем актеров и актрис на легкий завтрак.

– В мое время это были члены королевской семьи, – заметила Беатрис.

– Вы еще раз подтвердили, как вы старомодны! – раздраженно закричала Флоренс. – Неужели королева Мэри будет так смела, что начнет одеваться по новой моде? Может она воспользоваться своим преимуществом, чтобы надеть это? Конечно, не может. А кто-нибудь подобно Марии Темпест – может.