К. Харрис - Что остается от небес

Для молодой английской аристократки забеременеть вне брака являлось в высшей степени непростительным позором. Ни могущество и богатство семьи, ни обстоятельства, повлекшие за собой такие последствия, не имели значения. Результат оказывался один – общественный остракизм, полный и безоговорочный. Дочь лорда Джарвиса считала себя независимо мыслящей женщиной, но даже она не могла сохранять хладнокровие перед лицом такой участи.

Возможности рисовались ограниченные и безрадостные: заключить скоропалительный брак по расчету, родить тайно и отдать ребенка либо благопристойно совершить акт самоуничтожения. Поскольку Геро отвергала самоубийство и при любых обстоятельствах отказывалась вверять себя во власть супруга, оставался единственно возможный выход: рожать тайно.

Плоды внебрачных связей, как правило, либо подбрасывались к двери церковного прихода, либо отдавались в нуждавшуюся крестьянскую семью. Оба варианта являлись достаточно надежными, чтобы в течение года избавиться от нежеланного младенца навсегда.

Но Геро не собиралась обрекать растущее в ее лоне дитя на столь короткую и мучительную жизнь. Поэтому она обратилась к своему другу, епископу Прескотту, чтобы тот помог подыскать хорошую и любящую приемную семью. Подобного рода приготовления являлись рискованными, поскольку их трудно было хранить в тайне. Однако епископ проявил благословенное неосуждение и готовность оказать поддержку.

А теперь его преосвященство мертв, и все планы рушатся.

При этой мысли накатил новый приступ дурноты, но Геро решительно его подавила. Поднявшись, она расправила платье, умылась и спустилась к покоям леди Джарвис.

Мать лежала, простершись на кушетке в гардеробной с занавешенными окнами. Леди Джарвис все еще была в пеньюаре, ее лицо осунулось так, словно женщина устала.

– Вы плохо спали, мама? – целуя баронессу в щеку, спросила дочь. Материно плечо под ладонью показалось таким худеньким и хрупким, что Геро вновь захлестнуло волной страха. 

Никогда не отличавшаяся особым здоровьем, леди Джарвис в последнее время совсем ослабела. Приближаясь к пятидесятилетнему рубежу, она превратилась в чахлую тень той жизнерадостной красавицы, которой некогда была. Баронесса смогла подарить супругу здоровенькую дочь и единственного хилого сына, прежде чем, изнуренная чередой выкидышей и мертворождений, пережила приступ, положивший конец ее детородным дням и оставивший ее тело и разум в изнеможении.

– Беспокойные сны. Вечно эти тревожные сны, – ухватив Геро за руку, пожаловалась леди Джарвис. Светло-голубые глаза остановились на лице дочери. – Дорогая, ты сама выглядишь утомленной. Что случилось? Ты не заболела?

В горле неожиданно встал комок. Сомневаться в материной любви и преданности не приходилось. Но баронессе недоставало душевных и эмоциональных сил, чтобы справляться с собственными заботами, не говоря уже о бедах дочери.

– Вы же знаете, я никогда не болею, – выдавила улыбку Геро. – Сегодня такой погожий денек, может, выйдем прогуляться на площадь?

– Не знаю, дорогая, смогу ли я.

– Ну конечно, сможете. Сейчас позвоню вашей горничной, чтобы помогла вам одеться, – высвободив руку из материных пальцев, Геро резко потянула за звонок и пошла раздвигать шторы. – Прогулка вам только на пользу. Мне нужно ненадолго отлучиться по делу, но к тому времени, как вы будете готовы, я вернусь.

– По делу? По какому делу? – нахмурившись, попыталась сесть леди Джарвис.

– Да так, ничего особенного, – уверила дочь, хотя на самом деле собиралась посетить резиденцию усопшего епископа на Сент-Джеймс-сквер по чрезвычайно важному вопросу.

ГЛАВА 7

Бледное, обнаженное тело Френсиса Прескотта лежало распростертое на анатомическом столе в уединенном домике доктора Гибсона. Благодаря толстым каменным стенам лишенное окон помещение с низким потолком было прохладным, сумрачным и наполненным миазмами смерти.

Остановившись на пороге, Себастьян сделал последний вдох свежего воздуха.

– А, вот и ты, – поприветствовал друга хирург, откладывая окровавленный скальпель. – Так и знал, что не удержишься.

Пол Гибсон, невысокий и темноволосый улыбчивый ирландец, был знаком с Девлином долгие годы. Когда-то они оба носили королевский мундир и сражались бок о бок от Италии и Пиренеев до Вест-Индии. Дружба этих мужчин, происходивших из разных миров и разговаривавших на королевском английском с разными акцентами, выковалась среди ужаса, крови и разрушений.

– Приятно оправдывать ожидания, – отозвался Себастьян, смаргивая от зловония. Тело епископа, убитого всего четырнадцать-шестнадцать часов назад и к тому же в прохладное ночное время, оставалось сравнительно свежим. Но накрытое простыней нечто на носилках в дальнем углу комнаты свежесть давно утратило.

Хирург поковылял к кувшину, стоявшему на деревянной полке, плеснул воды в миску со сколотой эмалью и сполоснул руки.

– Нельзя отрицать, загадка прелюбопытнейшая. Двое убитых в одном и том же месте с промежутком в несколько десятков лет? Нечасто такое случается.

– Учитывая запах, полагаю, это к лучшему. Ты не обнаружил ничего, что могло бы связать обе жертвы?

– Пока нет. Но ведь я только начал с епископом. Причиной его смерти, несомненно, стал сильный удар по голове… хотя это вряд ли окажется неожиданностью для любого, внимательно осмотревшего труп.

Себастьян глянул на покойника. Епископ Лондонский был высоким и худым мужчиной, с длинными, жилистыми конечностями. На вид около шестидесяти лет, высокий лоб, крупный нос, острые, выступающие скулы. Волосы священнослужителя были совершенно седыми, прямыми и необычно длинными. Лицо даже после смерти сохраняло какое-то мягкое, свойственное ученому выражение.

– Вы были знакомы? – поинтересовался Гибсон.

– Встречались раз или два, – Девлин осмотрел глубокую рану, обезобразившую левую сторону черепа убитого. – Сэр Генри сообщил, что возле тела нашли железный ломик. Ты считаешь, он послужил орудием убийства?

– Думаю, да, – кивнул хирург на увесистый металлический стержень, лежавший на лавке, один конец которого был слегка загнут и заточен. – Соответствует ране и по размеру, и по форме. Удар расколол черепную коробку, повредив мозг. Вероятнее всего, епископ умер мгновенно, хотя мог и прожить еще с полчаса после удара. Сомневаюсь только, чтобы он приходил в сознание.

– Так Прескотт мог еще быть жив, когда отец Эрншоу обнаружил его? – удивленно глянул виконт.

– Мог, но это не существенно. Даже отправься священник вначале за врачом, а не за магистратом, пострадавшему уже ничем нельзя было помочь.