Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

— Пела мисс Грант, — сказал я. — Старшая и самая красивая.

— Говорят, все три редкие красавицы, — сказала она.

— А они считают красавицей вас, мисс Драммонд, — ответил я. — И столпились у окна, чтобы посмотреть на вас.

— Жаль, что я такая слепая, — сказала она. — Не то и я на них посмотрела бы. А вы были там? Должно быть, очень приятно провели время с хорошей музыкой и прекрасными барышнями.

— Вот и ошибаетесь, — возразил я. — Я был точно морская рыба, брошенная на горном склоне. По правде говоря, я больше подхожу для общества грубых парней, чем прекрасных барышень.

— Вот и мне так казалось! — ответила она, и я засмеялся вместе с ней.

— Странно! — продолжал я. — Вы меня ничуть не пугаете, а от трех мисс Грант мне все время хотелось убежать. И вашей родственницы я тоже очень боялся.

— Ну, ее, я думаю, испугается любой мужчина! — заметила она. — Даже мой отец ее побаивается.

Упоминание про ее отца заставило меня опомниться. Я поглядел на идущую рядом со мной девушку, вспомнил его и то немногое, что знал о нем, и все то, о чем догадывался, сравнил отца с дочерью и почувствовал, что промолчать было бы предательством.

— Да, кстати, — сказал я. — Я познакомился с вашим батюшкой не далее как нынче утром.

— Правда? — произнесла она голосом, полным радости, которая мне показалась хуже всякой насмешки. — Вы видели Джеймса Мора? Вы говорили с ним?

— Да. Даже говорил, — ответил я.

И вот тут дело приняло для меня наихудший оборот, какой только можно вообразить. Она взглянула на меня с глубокой признательностью.

— Благодарю вас за это! — воскликнула она.

— Не стоит благодарности, — ответил я и умолк. Но я столько мог бы сказать, что хотя что-то должно было вырваться. — Говорил я с ним довольно плохо, — признался я. — Он мне не очень понравился, и я говорил с ним довольно плохо, и он рассердился.

— В таком случае, мне кажется, вам не к чему обращаться к его дочери и уж тем более рассказывать ей про это! — вскричала она. — Тех, кто не любит его и не помогает ему, я знать не желаю!

— И все же я позволю себе продолжать, — сказал я, чувствуя, как меня охватывает трепет. — Быть может, и ваш батюшка и я в доме Престонгрейнджа были не в лучшем расположении духа. Ничего приятного ни его, ни меня там ждать не могло — ведь это опасный дом. Мне стало его жаль, и я заговорил с ним первый, но только не так, как следовало. И еще одно: я убежден, что его положение, как вы не замедлите убедиться, станет лучше.

— Но полагаю, обязан этим он будет не вашей дружбе! — возразила она. — А в вашей жалости он не нуждается!

— Мисс Драммонд! — вскричал я. — В этом мире я совсем один…

— И не удивительно! — перебила она.

— Позвольте мне говорить! — сказал я. — Кончив, я расстанусь с вами, если вы того пожелаете, навсегда. Сегодня я отправился к вам в чаянии доброго слова, в котором безмерно нуждаюсь. Я понимаю, что мои слова должны были вас возмутить. И понимал это, когда произносил их. Как просто было бы наговорить вам приятного, солгать вам. Неужели вы думаете, что у меня не возникло такого соблазна? Неужели вы не видите за всем этим моей сердечной искренности?

— Я думаю, что у меня много дел, мистер Бальфур, — сказала она. — Я думаю, что этой нашей встречи достаточно и нам следует проститься, как подобает людям благородной крови.

— Но мне так надо, чтобы кто-нибудь поверил мне! — простонал я. — Иначе я не выдержу. Весь мир сплотился против меня. Как снесу я свою ужасную участь? Если никто мне не поверит, у меня не хватит сил на это. И человек должен будет умереть, потому что у меня не хватило сил на это.

Она по-прежнему смотрела прямо перед собой, высоко подняв голову, но то ли мои слова, то ли голос, каким я их произнес, заставили ее остановиться.

— Что вы такое говорите? — спросила она. — О чем вы?

— Мое свидетельство может спасти жизнь невинному, — сказал я, — а они не позволяют мне дать показания. Как бы поступили вы? Вам это должно быть понятно. Ведь ваш отец в тюрьме. Отступились бы вы от бедняги? Они брались за меня по-всякому: подкупали, предлагали мне горы и долы. А нынче этот гончий пес объяснил мне, в каком я положении и на что он решится, чтобы уничтожить и опозорить меня. Я буду объявлен соучастником убийства, меня обвинят в том, что я задержал Гленура разговором за медяки и старую одежду. Меня убьют, покрыв бесчестием. Если мне предстоит такой позор, если так будут говорить про меня в Шотландии, если и вы поверите и мое имя превратится в присловье… Катриона, как могу я не отступить? Это же невозможно. Это же сверх человеческих сил!

Моя речь лилась бурным потоком, фразы захлестывали одна другую, и когда я умолк, то увидел, что Катриона смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Гленур! Значит, это аппинское убийство! — произнесла она негромко, но с глубоким изумлением.

Когда мы встретились, я пошел с ней назад, и теперь мы приблизились к гребню над Дином. При этих ее словах я встал перед ней, точно пораженный громом.

— Господи боже! — воскликнул я. — Господи боже, что я натворил! — Я прижал кулаки к вискам. — Как я мог? Или я околдован, что сказал все это?

— Во имя всего святого! — воскликнула она. — Что вас так вдруг расстроило?

— Я дал слово чести, — простонал я. — Я дал слово чести и сейчас нарушил его, Катриона!

— Я спрашиваю, что с вами? — сказала она. — Вы не должны были говорить всего этого? Так, по-вашему, у меня нет чести? И я из тех, кто предает друзей? Вот, я поднимаю правую руку и даю клятву…

— Нет-нет, я знаю, что вы умеете быть