Империя предрассудков - Панна Мэра

– Анна Георгиевна, не думайте, что я очередной проходимец, который исчезнет после бала. Я часто бываю во дворце, потому даже если вы откажите приехать ко мне, я был бы рад снова увидеться с вами здесь, – будто прочитав мои мысли, сказал Евгений.

– Благодарю за предложение, я должна подумать.

От чего то, во мне держалась стойкая уверенность, что Евгений действительно пришлет приглашение, но точно также я и не сомневалась в том, что отвечу на него отказом. Но откуда взялась эта проклятая уверенность? Передо мной впервые стоял мужчина, заслуживающий доверия, но я не хотела даже рассматривать его, как человека, чье внимание для меня имеет значение.

– Что ж, конечно, думайте, – Евгений вновь оказался подле несчастной розы, а затем резко дернул одну из веток, отрывая пышный бутон и протянул мне небольшую веточку.

Как же это было символично.

По спине побежали мурашки. Так началась наша история с Александром… Именно в тот момент… А что, собственно, произошло в тот момент?

Я ощутила, как рвется из груди мое сердце. Неужели? Неужели я люблю Александра? Неужели это именно то чувство, что воспевается в балладах, о котором слагают песни, и которому, увы, невозможно противостоять?

Неохотно я приняла подарок от графа, а затем бездумно уставилась на белоснежный бутон. Это был точно такой же цветок, как был подарен мне князем, но я не чувствовала даже сотой части того, что было с тогда с ним. Больше не было смысла отрицать очевидное: особенным был не цветок, и особенным был даже не Александр. Особенными были мои чувства. Потому что я любила. Любила Александра.

– Вы в порядке? – басистый голос вернул меня в сознание.

Я улыбнулась и посмотрела на графа, хотя все еще видела вместо него князя Александра.

– Вы же не откажете мне в танце по возвращению во дворец? – как ни в чем не бывало спросил Евгений.

– Нет, Ваше Сиятельство.

Мне не было дела до того, что происходит там за пределами моего мира. Как я могла влюбиться в сына Императора и не заметить этого?! Я чуть ли не плакала, осознавая во что я вляпалась.

Шипы глубоко впивались в кожу, но это было не больно. Гораздо больнее было любить то, что нельзя.

Меня отвлек внезапный цокот каблуков, что неожиданно раздался за спиной. Повернувшись в сторону источника шума, я увидела Варвару. Вид у нее был встревоженный, если не сказать, испуганный. Я ждала, что она подбежит к нам и начнет вещать о последних сплетнях дворца, втираясь в доверие к графу, но она остановилась за несколько метров и с тоской в глазах, уставилась на меня. Мне стало жутко.

– Что случилось? – спросила я, чувствуя, как натянулась внутри невидимые пружины.

– Императрица умерла.

Глава 28

Во дворце было тихо и пусто. Все старались, как можно меньше выходить из своих комнат, и, по возможности, вообще не совершать выездов в город. На столицу словно опустилась завеса из уныния и печали, и никто не спешил ее снимать, позволяя себе придаться скорби.

Императрица давно была больна, и никто, в общем, не сомневался в том, что день, когда она отойдет в иной мир, когда-нибудь настанет. Австрийские врачи, что считались лучшими в Европе, делали все, дабы женщина смогла самостоятельно вернуться домой. Но не смогли. Так Империя осталась без правительницы.

Спустя буквально несколько дней во дворец стали приходить письма от тех, кто был в то время с ней. Писал Константин Николаевич, писала Мария Павловна, писал сам Император, хоть и весьма ограниченному кругу лиц. Так или иначе, почти каждому приходили вести из Австрийской Империи, хоть и весьма трагичные. И только мне не пришло ни одного письма. Несколько недель я ждала известий от Александра, но так ничего и не получила.

Все мероприятия, что должны были отгреметь в июне из-за кончины Императрицы, были отменены, а поскольку смерть настигла ее вдали от родины, траур мог длиться ни один месяц.

Наступило смутное время.

***

Накинув на голову черный атласный платок, я задумчиво провела рукой по золотой раме зеркала и равнодушно глянула на себя в зеркало. Унылое зрелище. Мрачный платок лишь подчеркивал синяки под глазами, а темной платье придавало худобе нездоровый вид.

Я попыталась приподнять рукава платья, чтобы скрыть излишне тонкие ключицы и контуры розы Александра, что до сих пор, хоть и блекло, но виднелась на коже. Однако фасон платья не позволил мне этого сделать.

«Что ж, – подумала я, – значит придется воспользоваться шалью».

Было начало июля, но солнце, что обычно веселит ребятишек в эту пору году, словно присоединившись к имперскому трауру, вот уж вторую неделю пряталось за тучами.

Я больше не могла находиться во дворце. Вместо музыки по вечерам, я слушала мрачный звон колоколов и пушек, которые бесконеяно напоминали мне о кончине Императрицы. Вместо поездок в центр столицы на шумные премьеры, я закрывалась в своей спальне и придавалась молитве. Мои глаза давно не были быть полны идеалистического жизнелюбия, вместо этого в них отражалась глубокая опустошенность. Я больше не чувствовала жизнь.

Чтобы не сойти с ума в четырех стенах, в один из таких дней, я решила проведать Афанасию. Разумеется, я снова рисковала заявляясь к подруге в бордель. Но, с другой стороны, в то время никому не было дела до моего неожиданного отъезда. Да и не в целом до моей персоны.

Шел дождь, и дорогу у «La douceur» прилично размыло. Теперь, чтобы оказаться у входа и не испачкать новые парчовые туфельки, мне приходилось скакать по выпирающим из грязи, крохотным обрубкам брусчатки. Впрочем, это все равно мне не помогло, и к концу пути, подол платья пришел в абсолютную негодность.

Решив лишний раз не рисковать, я направилась к запасному входу. В прошлый раз мне повезло. Дверь держали открытой на случай, если непредвиденные гости вроде меня пожелают уйти незамеченными. Я сильно не надеялась на успех, ведь среди недели, в утренние часы посетителей было немного. И все же дверь и на этот раз оказалась открытой.

Я мгновенно прошмыгнула внутрь и, стараясь вести себя как можно более естественно, направилась на