Виктория Холт - Дьявол на коне

- Не воображайте себе, мадемуазель, что я так просто это оставлю. Я выясню всю правду и, сделав это, пойму, как вести себя.

- И если не будете осторожны, мы позаботимся о вас. Нет ничего отвратительнее вымогателей. Да свидания. Внемлите предостережению и никогда больше не показывайтесь здесь.

Эмилия, побледнев, поднялась и, злобно взглянув на меня, сказала:

- Наступит день, и все будет по-другому. Мы отомстим вам. Ваша жизнь была слишком хорошей. Эти времена закончились. Наступил час перемен. Я с нетерпением жду, когда вы и вам подобные будут висеть на фонарных столбах.

Она удалилась с высоко поднятой головой. Ее слова вызвали холодную дрожь, пробежавшую по моей спине. Торжество от одержанной победы улетучилось. Я была настолько поглощена этим, что не заметила, последовал ли за мной мужчина в темном парике.

III

Атмосфера в замке изменилась, что, полагаю, было неизбежно после откровения Марго. Сама она пыталась оставаться веселой, как и прежде, но в ней ощущалось некое настороженное выжидание. Робер ходил подавленный. Конечно же, это явилось для него потрясением.

Марго осыпала его знаками внимания, и он ценил это, но я ловила его взгляды, брошенные на Шарло, полные изумленного непонимания, точно он не мог до конца поверить в историю рождения ребенка.

- Он привыкнет к этому, - говорила Иветта, - а так как слишком много беспринципных людей было посвящено в тайну, он все равно рано или поздно узнал бы обо всем. И это лучше, что он узнал от нее самой. Робер - замечательный юноша, и как повезло Маргарите, что ей достался такой муж. В отличие от ее матери…

Это вернуло нас к Урсуле, и, поскольку перед этой темой я не могла устоять, я принялась выпытывать дальнейшее.

- Мне известно, что она подолгу не выходила из своей опочивальни, - сказала я. - Что думали люди? Я полагаю, в замке было много веселых развлечений?

- Да, и сначала Урсула старалась делать вид, что ее это привлекает. Они изображали любящую пару, но затем она начала ссылаться на нездоровье. Конечно, она действительно очень ослабла после рождения Маргариты и впоследствии так и не смогла восстановить силы и здоровье.

- Постоянные недомогания превратились в культ, не так ли?

- Да. Порой она вела себя по-детски. Когда она хотела уклониться от того, чтобы выйти к гостям, она говорила: «Ох, у меня так разболелась голова!» И Ну-Ну отвечала: «Я приготовлю вам бальзам с соком майорана». Но Урсула качала головой и говорила: «Нет, Нуни, мне не нужны твои настойки из трав. Я только хочу побыть рядом с тобой, и головная боль пройдет». Разумеется, Ну-Ну это нравилось. Ей было приятно думать, что ее девочка выздоравливает от одного ее присутствия. Потом я начала догадываться, что у Урсулы болит в первую очередь душа. Это были одни отговорки. Мы с Ну-Ну настолько ненавидели графа, что всегда спешили Урсуле на помощь, отвечая ему, что ее состояние здоровья не позволяет ей быть рядом с ним.

- Это очень опасно - симулировать болезнь, - сказала я. - Ты изображаешь болезнь, чтобы избежать чего-то, и очень быстро понимаешь, что действительно болен.

- Похоже, что так. С годами Урсула превратилась в немощную женщину, хотя ничем конкретным и не болела. Граф презирал ее за это, считал симулянткой, каковой она вообще-то и была. И все же мне кажется, она действительно была больна, хотя и не теми недугами, о которых говорила. Так что со временем Урсула превратилась в беспомощного инвалида. Казалось, она не хотела покидать своей комнаты. Она спасалась от графа в постели или в шезлонге.

- Можете ли вы винить его за то, что он обратил свой взор на сторону?

- Я виню его за это, - с жаром ответила Иветта. - Я скажу вам вот что: мне известно больше, чем вам.

Некоторое время мы молчали, затем она сказала:

- Когда-нибудь…

Я молчала, и она добавила:

- Это я так.

- Что вы хотели сказать? Что произойдет?

- У меня есть ее письма, - сказала Иветта. - Я их все храню. Она регулярно писала мне, раз в неделю… я сохранила все письма, написанные ею за эти шесть лет. В них Урсула давала выход своим чувствам. Она просто излагала на бумаге свои мысли. Словно разговаривала со мной. Иногда я получала по нескольку писем сразу. Урсула в этом случае нумеровала их, так что я читала в надлежащей последовательности. Я знала, что она думает… что делает. Я словно была с ней там… на самом деле даже ближе потому что на бумаге она была со мной откровеннее, чем когда мы были вместе.

Ее следующие слова поразили меня.

- Из ее писем я узнала о вас. Урсула написала мне, как вы появились в замке… о том впечатлении, которое вы произвели на графа… а он на вас…

- Не знала, что она обращает на меня столько внимания.

- Хотя она и оставалась в своей комнате, она знала, что происходит в замке.

- И что она писала обо мне?

Иветта промолчала.

В Грассвиль прибыл посланец графа. Он привез письма графу де Грассвиль, Марго и одно для меня.

Я отнесла его к себе в комнату, чтобы иметь возможность прочесть в одиночестве.

«Моя дорогая!

Мне доставляет удовольствие знать, что ты в Грассвиле. Я хочу, чтобы ты оставалась там до тех пор, пока я не приеду сам или не пришлю за тобой. Не знаю, когда это случится, но можешь быть уверена, что я не теряю времени, и это произойдет при первой же возможности. Положение в Париже меняется очень быстро. Происходят погромы, владельцы лавок закрывают витрины. Люди маршируют по улицам под трехцветным знаменем. Герои дня - Неккер и герцог Орлеанский… но завтра все может перемениться. У меня такое ощущение, что все может перемениться в любую минуту. Иногда мне хочется взглянуть на столкновение между королем и знатью с одной стороны и Дантоном, Демуленом и прочими - с другой. Что делает вместе с ними герцог Орлеанский - не представляю. Думаю, он, вероятно, воображает, что его провозгласят королем. Мое мнение таково - если свергнут эту монархию, короны вообще не будет. Но коронованный король останется королем до самой своей смерти.

Милая моя Минель, как бы я хотел, чтобы ты была рядом, и я мог обсудить все это с тобой. Одна надежда поддерживает меня в этом унылом мире: наступит день, когда мы с тобой будем вместе.

Шарль- Огюст».

В этот вечер я легла спать рано. Ужин прошел в молчании. Грассвили, судя по всему, были удручены новостями из Парижа. Порой даже до Грассвиля докатывалась неприятная правда. Робер, естественно, стал не таким веселым, как прежде. Трудно было ожидать, что он обрадуется известию о том, что его жена еще до брака родила ребенка от кого-то другого, требовалось какое-то время на то, чтобы привыкнуть к этому неутешительному открытию. На Марго всегда оказывал большое влияние ее отец. Я гадала, что он написал ей.