Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

Я сидела за мраморным столом, где когда-то раскладывал свои карты Цезарь. Мне пришлось свыкнуться с воспоминаниями, и теперь я садилась за его стол всякий раз, когда приходилось разбирать документы. Сегодня, например, я просматривала бесконечные столбцы цифр, вышедшие из-под пера Эпафродита — тот взял на себя почти все обязанности казначея, хотя неустанно повторял, что не настроен заниматься этим. Таковы мужчины — их словам верить нельзя!

Услышав о прибытии гонца, я отодвинула документы в сторону. Жизнь моя в последнее время протекала крайне однообразно, сопровождаемая чувством постоянного страха. Я боялась, что с африканского театра военных действий поступят дурные вести и на смену однообразию придет беда.

Да, беда! Смерть или поражение Цезаря стали бы для меня трагедией, ибо я продолжала любить его и буду любить всегда. Я приняла это как неизбежность, как свой рост или цвет глаз, и смирилась. Цезарь есть Цезарь, и ничего тут не поделаешь. Он — моя боль, но и величайшее счастье.

— Что ж, пусть этот человек приблизится к престолу и сообщит свою новость, — сказала я, хотя и не сидела на троне.

Огромные двери распахнулись на смазанных маслом бронзовых петлях, и в комнату размашистым шагом вошел рослый нубиец. Он держался прямо, несмотря на тяжкие оковы. Его ввели два дворцовых гвардейца.

— Всемилостивейшее величество царица Клеопатра, я посланник восхваляемой и могущественной кандаке Аманишакето, владычицы царства Мероэ.

Он чеканил слова, как командир перед строем.

— Снимите с него цепи! — приказала я. — Не думаю, что мне бы понравилось, если бы моего гонца заковали. Мы должны проявить уважение к кандаке.

Я знала, что «кандаке» — это титул, равнозначный царице, ибо меройский язык в некоторых отношениях весьма сходен со знакомыми мне египетским и эфиопским. Меня всегда интересовало царство Мероэ, южный сосед моей державы.

Стражники поспешно стали снимать с гонца цепи. Он сбросил их, словно стряхивающий воду журавль, и стал еще выше ростом.

— Путь по Нилу к престолу вашего величества занял у меня много дней, — промолвил нубиец. — Я преодолел все пять порогов, дабы прибыть из страны страусов, гиппопотамов и львов в твой город у моря, — произнес он по-египетски, но со столь сильным акцентом, что мне нелегко было его понять. — Я доставил тебе в дар золото, слоновую кость и леопардовые шкуры…

— Которыми так славится ваша страна, — вставила я.

— Короб с ними у меня забрали, чтобы обыскать, — сказал он. — Не сомневаюсь, дары будут поднесены, когда твои слуги убедятся, что все в порядке. Но мое послание строго секретно. Стражи должны удалиться.

Такое требование показалось мне чрезмерным: царица не должна оставаться наедине с незнакомым человеком.

— Один из них останется, — возразила я. — Кроме того, я пошлю за своим главным советником Мардианом.

— Нет. Кандаке приказала сказать одной тебе.

— В таком случае я не смогу услышать твое сообщение и получится, что весь этот долгий путь проделан тобою понапрасну. Мой советник заслуживает доверия, на то он и советник. И мыслимое ли дело, чтобы царица осталась без охраны при чужестранце?

Нубиец задумался, пытаясь найти решение. Я видела, что этот человек чтил каждое слово своей госпожи и за тысячу миль от нее стремился выполнить приказ столь же ревностно, как перед ней. Счастлив правитель, имеющий таких слуг.

— Ты можешь говорить по-эфиопски, — предложила я. — Ни стражник, ни советник ничего не поймут.

Лицо гонца расплылось в широкой улыбке.

— Очень хорошо, ваше величество, — промолвил он, радостно кивая.

Из-за произношения его эфиопский был еще менее внятным, чем египетский, но смысл я улавливала.

— В чем заключается срочное послание? — спросила я.

— Суть в следующем: в Мероэ захвачен в плен человек, выдающий себя за царя Египта Птолемея Тринадцатого.

— Что? — В первый момент я так растерялась, что не нашла других слов.

— Ему лет семнадцать, он почти взрослый. Воины кандаке захватили его, когда он собирал армию. Этот человек потребовал аудиенции, получил ее и в присутствии правительницы поклялся, что он твой брат, истинный владыка Египта, бежавший в Нубию после неудачного сражения с силами Цезаря. Сейчас мы содержим его под стражей, и моя кандаке желает узнать, что думаешь обо всем этом ты.

Самозванец! Я видела моего бедного брата мертвым, видела его продавленный золотой панцирь и струйки болотной воды, вытекавшие из ноздрей. Мне ли не знать, что царь Птолемей Тринадцатый покоится в Александрии, в мавзолее Птолемеев.

— Что тут думать, — сказала я. — Его необходимо казнить!

— Боюсь, мы не можем этого сделать, пока не установим, кто он такой.

— Как это можно установить? И какое это имеет значение? Он совершенно точно не тот, за кого себя выдает. Я знаю, что мой брат мертв. Самозванец заслуживает казни.

— Тогда ты должна приехать, посмотреть ему в лицо и сказать, что он самозванец.

— Что? Путешествие в Нубию? Пусть он приедет ко мне! Пришлите его сюда, и я разберусь, — сказала я.

— Нет, это невозможно, — возразил посланец. — Ты должна понимать, что путь до Египта долгий, и как бы мы ни охраняли пленника, ему может представиться возможность бежать. Стоит просочиться единому слову, как повсюду поползут слухи, и у него появятся сторонники. Так бывает всегда — кто-то поверит в законность его притязаний, кто-то решит, что на нем можно нажиться. Вот почему я не хотел, чтобы кто-нибудь в Александрии услышал об этом. Даже ничтожный намек не должен достичь чьих-либо ушей. Ты уверена, что они не понимают по-эфиопски?

Он беспокойно оглянулся на стражника и явившегося на зов Мардиана, что стоял у дальнего конца стола, не сводя с нас глаз.

— Клянусь, — заверила я нубийца.

— Ты отправишься со мной? — спросил он. — Я готов подождать, но настоятельно прошу не затягивать с решением. Чем меньше времени пройдет между его пленением и… урегулированием вопроса, тем лучше.

Нубиец был абсолютно прав. Чем дольше ложный Птолемей общался с людьми — со стражей, с другими узниками, с кем угодно, — тем он становился опаснее.

— Хорошо, — отчаянно согласилась я. — Похоже, у меня нет выбора. Но мне необходимо придумать официальное объяснение тому, с чего это вдруг царица собралась в путешествие, какого не предпринимал никто из ее предшественников — ни фараоны, ни Птолемеи. Это ведь не прогулка в Каноп!

При этом я понимала: обоснование неожиданного путешествия желательно придумать прежде, чем закончится наша беседа. Мне нужно преподнести ее как некое следствие переданного гонцом сообщения. Причем преподнести убедительно: вон с каким любопытством смотрит на меня Мардиан.