Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

Упавший Цезарь схватил горсть прибрежного песка и воскликнул: «Ты у меня в руках, Африка!»

Да, его всегда отличала находчивость. Сам он не придавал значения предзнаменованиям, но среди солдат суеверных было много, и он это учитывал.

Силы противника — десять легионов! — состояли под началом Метелла Сципиона. Помимо численного превосходства мятежников воодушевляла убежденность в том, что Сципион, потомок Сципиона Африканского, победителя Ганнибала, не может потерпеть поражение в Африке. Цезарь, однако, и здесь предпринял ответный ход: он формально поставил во главе своей армии некоего ничем не примечательного малого, тоже принадлежавшего к роду Сципионов.

Все старые приверженцы Помпея собрались вместе, чтобы дать Цезарю решающий бой. В их лагере находились двое сыновей Помпея Великого — Гней и Секст, а также суровый и непримиримый республиканец Катон. Сципион пошел на беспрецедентный шаг и стал союзником — то есть принял власть — Юбы, царя Нумидии, что по римским понятиям было недопустимо. Римлянин на службе иностранного царя — это переходило все границы. Юба выставил против Цезаря боевых слонов и многочисленную кавалерию, в результате чего общее число всадников у мятежников достигло пятнадцати тысяч.

Сам факт зимней переправы оказался для противника неожиданностью, так что высадке Цезаря никто не препятствовал. Однако армия нуждалась в припасах, а все места, где можно было их раздобыть, контролировал неприятель. Это побуждало Цезаря как можно скорее начать сражение, несмотря на численное превосходство врага.

И вновь я невольно ахнула, что заставило Мардиана резко вскинуть голову.

Почему он так на меня смотрит? Ждет, когда я прочту самое страшное? Неужели?..

— Он мертв? — вырвалось у меня. — Я не могу читать, когда ты так на меня таращишься. Отвечай!

— Нет, госпожа, он не погиб, — заверил меня Мардиан. — Даже не ранен.

— Тогда, пожалуйста, перестань так на меня смотреть.

Я вернулась к донесению.

Осмотрительный Катон предостерегал союзников, ибо время работало на тех, в чьем распоряжении находились обозы и закрома, и против Цезаря — его солдаты уже кормили коней вымоченными в пресной воде водорослями. Цезарь попытался отбить припасы силой, но его отряд попал в ловушку. Благодаря отменной дисциплине и правильной тактике легионеры сумели избежать полного уничтожения и под покровом темноты вернуться в лагерь, но это была первая со времен Диррахия схватка Цезаря и Помпея, где Цезарь потерпел неудачу.

Теперь Цезарь укрепился в лагере на приморском плоскогорье Руспина, ожидая прибытия остальных сил.

— Итак, — заключила я, — он ждет. Исход борьбы еще не определен.

— Да, — подтвердил Мардиан, — главное еще впереди.

Я снова обратилась к письму. В следующих строках говорилось, что в противовес Юбе Цезарь заручился поддержкой двух царей Мавритании, Бокуса и Богуда. Поговаривали, что он высмеивал Сципиона, называл его прислужником нумидийца и утверждал, будто римский полководец не смеет надевать в присутствии Юбы алый плащ военачальника. Противники не оставались в долгу: они говорили, что Цезарь спит с женой Богуда, наставляя рога собственному союзнику.

— Что? — воскликнула я, и Мардиан снова вскинул голову. Тут-то я поняла, почему он держался настороже. — Это правда? Насчет Цезаря и той африканской?..

Я попыталась совладать с собой и не сорваться на крик.

— Я… Я… — забормотал Мардиан, заикаясь.

— Я знаю, ты можешь все выяснить! У тебя везде шпионы!

— Я… я не знаю точно, но по первоначальным сведениям — да, правда.

Тут Цезарион закатил клубок шерсти под стол и решительно пополз туда. Боль, которую я испытала, глядя на него, невозможно описать.

— Еще одна царица, — с трудом выговорила я. — Вижу, у него теперь вкус к царским постелям.

Гнев душил меня, едва позволял говорить. Но я заставила свой голос не дрожать.

— Ты можешь идти, Мардиан, — сказала я наконец. — Буду признательна, если ты точно выяснишь, что именно там происходит. Я знаю, что всегда могу на тебя положиться.

Я встала и быстро вышла из комнаты.

Мне требовалось побыть одной. Я чувствовала себя так, будто получила удар тяжелым тараном.

Снаружи дул ветер, и облака гонялись друг за другом по небу, словно мечущиеся демоны. Будь сейчас ночь, я задвинула бы все занавески и приказала никому меня не тревожить в ближайшие часы.

«Пропади пропадом дневной распорядок и все дела!» — думала я, направляясь в самую дальнюю комнату.

Там меня встретила Хармиона, и я жестом велела ей остаться. Служанка мне была сейчас не нужна, но она заметила выражение моего лица, а я не хотела, чтобы по дворцу поползли слухи и сплетни.

В комнате, где мы столько времени провели вместе с Цезарем, мои чувства обострились. Каждая вещь напоминала о нем, и если еще недавно воспоминания были сладостными, то сейчас они ранили: так бывает, когда видишь вещи дорогого тебе человека, покинувшего наш мир. Эти занавески он раздвигал, когда глядел на гавань; на этот маленький столик он часто клал руку; этой мозаикой он восхищался; эту лампу он зажигал, чтобы изучать свои документы. Невинные предметы превратились в банду головорезов, вознамерившихся извести меня болью.

Притворяться перед собой не имело смысла: в глубине души я знала, что сегодняшнее известие — правда. Цезарь не изменился.

И не глупо ли с моей стороны на такое надеяться? Порой мне казалось, что наши дни в Египте изменили его. Но этого не произошло.

Эвноя, так ее зовут. Имя звучит по-гречески. Но она супруга мавританца. Мавританка? Берберка? Сколько ей лет? Она молода? И что она делала вместе с мужем на войне?

Но это не имеет значения. Более того — даже если слухи лгут, это не имеет значения. Я уже предала Цезаря, поверив в его неверность.

Я стояла у окна и глядела на волнующееся море. На миг я сжала в кулаках тонкие занавески, вообразив себе, что это он, и тяжело вздохнула: сама не знаю, что бы я предпочла — задушить его или сжать в объятиях. Я отошла от окна и, полностью опустошенная, тяжело опустилась на кушетку. Плотная темнота легла мне на плечи и окутала, словно мантия. Я сидела совершенно неподвижно, закрыв глаза и мечтая, чтоб все это исчезло. Не знаю, сколько минуло времени, но когда по прошествии минут или часов я снова открыла глаза, ненавистное знание оставалось со мной.

В последних числах марта во дворец прибыл запыленный гонец, проделавший путь от Мероэ, что за Пятым порогом Нила в Нубии, дабы передать срочное сообщение. Оно предназначалось лишь для моих ушей. Начальник дворцовой стражи согласился провести гонца ко мне, но отнесся к нему с подозрением и приказал заковать в цепи.