Сьюзан Ховач - Богатые — такие разные. Том 2

— Но я… я… — она разрыдалась. По ее лицу потекли слезы.

— Все кончено, — сказал я. — Это все. Мне нечего больше сказать.

— Но ребенок…

— Он, разумеется, должен оставаться с тобой, пока не вырастет. Я не буду домогаться опеки. Уверен, что наши адвокаты смогут добиться цивилизованного развода, потому что я готов даже выплатить тебе щедрые алименты. Однако поскольку ты вышла за меня замуж из-за моих денег, я позабочусь о том, чтобы ты ушла от меня с пустыми руками.

Я зашел слишком далеко. Губы ее окаменели. Она быстро утерла слезы.

— Боже мой, — сказала она. — Ты, бесчувственный маленький выродок, я буду судиться с тобой за каждый цент, который смогу у тебя вырвать!

Она так и сделала. То был самый грязный развод в Нью-Йорке за многие годы. Скандал гремел по всему Манхэттену, от Бэттери до Спайтен Дайвила, и фоторепортеры превратили мою жизнь в такой ад, что я стал еще большим затворником, чем прежде. Мне пришлось совершить адюльтер, необходимый по законам штата Нью-Йорк для возбуждения бракоразводного процесса, но не раньше, чем я заглянул под кровать, чтобы убедиться в том, что с меня не сводила глаз пресса. Там не было никого, но меня не удивило бы, если бы я обнаружил там Мори Пола, известного под именем Чолли Кникерброкера миллионам читателей его колонок светской хроники. Господин Пол не слишком жаловал меня в своих статьях и всегда называл «деревенщиной из Огайо».

Мои партнеры хранили напряженное молчание, хотя однажды Льюис выразил сожаление, что вокруг меня так много разговоров. К счастью, был самый разгар лета, и, поскольку я мог уехать в Бар Харбор, сохраняя достоинство, я снял тридцатикомнатный коттедж и отгородился его стенами от мира со своими секретарем, помощниками, двумя телохранителями и кратким пересказом «Войны и мира». Позднее ко мне приехал Сэм, но он остановился у своих родителей, как всегда, когда приезжал в свой родной город. Встреч со мной искали и другие, но Сэм был единственным, кого я мог видеть.

— У меня есть здесь пара знакомых девушек… — услужливо начал он, но я покачал головой.

Я потерял интерес к сексу, еде, выпивке и спорту. У меня было такое состояние, словно я горевал по кому-то умершему. И как-то рассказал Сэму, что сжег все свои свадебные фотографии. И расплакался. Сэм пришел в ужас и, думая, что мне потом станет стыдно, пытался уйти, но я его удержал. Вцепившись в его рукав, я заставил его выслушать длинный, скучный, бессвязный монолог о том, как сильно я любил Вивьен, как деньги не могут никому принести счастья и как моя жизнь закончилась в двадцать два года.

— Бог мой, мне нужно выпить, — сказал Сэм, когда я замолчал, чтобы перевести дыхание. — Да и тебе бы не помешало.

— Нет, это меня убьет!

— Но ты уже и так убит настолько, что вряд ли стакан виски многое изменит. Чего тебе налить? Мартини, Бронкс, Александер, Сайдекер, Тери-Майл-Лимит, виски с лимонным соком или шампанского?

Мы выпили пару бутылок шампанского. Лимонный сок и мед смягчили горло, а яблочный сок с джином утешили душу. Я почувствовал себя лучше, и, покончив с выпивкой, мы решили пойти поплавать и позагорать. Я снова принялся что-то говорить о Вивьен, но Сэм прервал меня, принявшись рассказывать о слиянии «Дженерал Бэби Фуд» с «Кэнедиен-Атлантик Гроусери Сторз», и я скоро увлекся идеей размещения займов без всякого намека на обыкновенные акции. Потом мы играли в теннис, и я выиграл. Потом я проголодался, и мы поели жареного мэнского омара, очень свежего и сочного, и мороженого с черникой.

— А теперь небольшой сюрприз для тебя, — сказал Сэм, взглянув на часы, когда мы покончили с кофе. Вечер только начинался. — Тебя ожидает встреча с совершенно замечательной леди.

Я пришел в ужас, испугавшись, неужели он был настолько глуп, что пригласил сюда Вивьен, но он сказал, что речь идет о женщине, вернувшейся из-за океана в Нью-Йорк накануне моего отъезда в Бар Харбор.

Я в замешательстве подошел вслед за ним к окну. По аллее медленно двигался автомобиль, и, когда я увидел свою гостью, на глаза мои снова навернулись слезы, так как Сэм заставил меня ощутить теснейшую связь с Полом.

Я выбежал в холл, оттолкнул своих телохранителей и широко распахнул входную дверь. Выйдя из машины, она уже шла к дому, но, увидев меня, остановилась, протягивая ко мне руки.

— Корнелиус!

— Сильвия? — спросил я, не смея верить, что это действительно она, и, охваченный всепоглощающим чувством покоя, бросился вниз по ступенькам крыльца навстречу ей.

— Пол был бы во мне так разочарован…

Это были мои первые слова, когда мы остались одни. Солнце уже садилось, и, взглянув в окно, я вспомнил свой разговор с Нолом здесь, в Бар Харборе, в таких же сумерках.

— Корнелиус, должно быть, первый брак Пола был очень похож на ваш. Он бы вас понял!

— Но он предупреждал меня…

Мы разговаривали долго. Ее темные волосы отливали красным цветом каждый раз, когда она наклонялась вперед, попадая под затухавшие солнечные лучи. Ее совершенно спокойное лицо по-прежнему светилось тем же таинственным внутренним излучением каждый раз, когда она улыбалась. Она всегда олицетворяла в моем представлении мир и спокойствие, оазис совершенства среди фальшивой роскоши и сплетен, и каждый раз, когда я на нее смотрел, я понимал, почему Полу хотелось, чтобы она стала его женой. Он мог целыми днями напролет работать в дикой тундре Нижнего Манхэттена, но, возвращаясь домой, к Сильвии, был уверен в том, что его ожидало тепло.

— Если бы только не ребенок, — вырвалось у меня наконец. — Вы не можете себе представить, каким виноватым я себя чувствую, как ненавижу себя за все то, что произошло.

— Первое время Пол чувствовал то же самое, думая о Викки. Но позднее говорил, что Викки придавала какой-то смысл катастрофе его первого брака.

Мы заговорили было о Поле, но скоро перестали. Наши мысли о нем были совершенно одинаковыми.

— Не думаю, чтобы у меня родился сын, — заметил я. — Уверен, что будет дочь. Я никогда не рассказывал вам о том, как мы с Вивьен нередко обсуждали разные имена, и она говорила, что ей больше всего нравилось имя Викки, такое прелестное и необычное?

— Корнелиус…

Она порывисто поднялась на ноги. А я уже давно шагал взад и вперед по комнате.

— У нас обоих с Полом были умные матери и старшие сестры, — заговорил я снова. — У обоих отцы умерли, когда мы были еще детьми. У обоих было трудное, одинокое детство. Обоим пришлось бороться за существование на Уолл-стрит в очень молодом возрасте. Оба потерпели фиаско в первом браке. Сильвия, я начинаю думать, что Пол завещал мне нечто большее, чем свои деньги и свое положение. Мне начинает казаться, что он передал мне всю свою жизнь, чтобы я прожил ее снова.