Уинстон Грэхем - Корделия

Безмерно смущенная и обеспокоенная, Корделия старалась утешить и переубедить бедную женщину, но это не помогло. Потом Корделия весь день не могла выбросить из головы жалобный голос миссис Слейни-Смит, ее поношенное платье, загрубевшие от постоянной стирки руки…

– Ах, миссис Фергюсон, все эти годы – беспросветная жизнь! Он то и дело бывает "не в духе", часами ни с кем не разговаривает. Я подойду: "Позволь, я помогу тебе?" – но он держит меня на расстоянии, не пускает в душу. Он как будто постоянно ведет тайную борьбу с самим собой.

– Прошу прощения, миссис Слейни-Смит, мне бы не хотелось вмешиваться, но… Так уже бывало?

– Я сама постоянно задаю себе этот вопрос. Возможно, здесь все взаимосвязано. Мне известен один случай с горничной – тогда наш старшенький был еще совсем маленьким. Я застала их в холле и сразу все поняла – по выражению их лиц. Но это было семнадцать лет назад и не особенно серьезно. Может быть, это мюзик-холлы на него так подействовали? Ваш муж богобоязненный человек?

– Кажется, да.

– Ах, что ни говори, это совсем другое дело. Плохо, если человек живет без нравственного руководства. Бедные мои дети! У меня даже нет денег, чтобы они окончили среднюю школу.

– Позвольте мне рассказать Бруку, он наверняка поможет… я объясню как следует.

Ее собеседница бросила быстрый взгляд через плечо.

– Уверяю вас, миссис Фергюсон, это последнее, о чем я могла подумать. Мне стыдно за проявленную слабость. Но вы всегда были так добры. Прошу вас, не упоминайте больше об этом.

Тем не менее на следующей неделе миссис Слейни-Смит согласилась принять вспомоществование – при условии, что об этом не узнает мистер Фергюсон.

Корделия снова начала время от времени посещать фабрику и даже брала на себя руководство, если Бруку нездоровилось, а мистер Фергюсон был в отъезде.

К своему удивлению, она обнаружила, что пользуется авторитетом среди мастеров, она уже не была им чужой. Пусть она женщина, но в тот ноябрьский день они сообща спасали положение.

К этому же времени относится начало тактической борьбы между ней и мистером Фергюсоном по поводу воспитания Яна (коляска явилась маленькой победой Корделии, поскольку он считал ниже достоинства своего внука, чтобы его катали, выставляя на всеобщее обозрение).

Иногда побеждал он, иногда – она. Это еще нельзя было назвать кризисом. Открытая стычка произошла лишь однажды, когда Корделия поздно вернулась из поездки по магазинам и обнаружила, что свекор настоял, чтобы Яна посадили ужинать за общий стол со всеми, а когда ребенок опрокинул стакан с водой, ударил его по руке рукояткой столового ножа. Она как раз застала эту душераздирающую сцену. Последовал обмен колкостями в присутствии слуг.

– Ребенку всего полтора года! – бушевала Корделия.

– Дитя нужно приучать к дисциплине до двухлетнего возраста! Потом мне ни разу не приходилось наказывать моих. Когда ребенку два года, главной заботой родителей становится дисциплинировать самих себя.

– Неужели вы думаете, что таким образом можно добиться любви ребенка к отцу и матери?

– Мне никогда не приходилось жаловаться!

– Мой отец никогда не наказывал меня, – стояла на своем Корделия, – но мне ни разу не пришло в голову ослушаться.

– Да уж, действительно, – сказал мистер Фергюсон с той особенной интонацией, которую усвоил, говоря о ее отце.

– Я его безгранично уважаю!

– Уважение к отцу, – наставительно произнес мистер Фергюсон, – не есть какая-то особая добродетель, а священная обязанность. Для меня само собой разумеется, что вы уважаете отца. Что касается воспитания вашего собственного сына, то я допускаю, что материнское чувство мешает вам объективно судить. Вот тут-то и может пригодиться мой совет. У меня огромный опыт семейной жизни, тогда как вы – новичок в этом деле.

Как же с ним трудно спорить!

– В дальнейшем, – обратилась Корделия к няне Гримшо, – Ян будет принимать пищу в детской.

– Да, миссис Фергюсон, – ее интонация не оставляла сомнений в том, на чьей она стороне.

Мистер Фергюсон пристально посмотрел на невестку, и она впервые выдержала этот долгий, напряженный взгляд.

– Я потолкую об этом с Бруком, – буркнул он.

Глава IV

Корделия сидела за фортепьяно и наигрывала кое-какие несложные пьески из собрания нот своего мужа.

Сквозь распахнутые окна виднелась лужайка, залитые солнцем кусты.

Дядя Прайди, сидя в гостиной на коврике, строил рожицы внучатому племяннику.

Сие занятие было ему в новинку и все чаще отвлекало от мышей. В нем неожиданно проснулись разнообразные таланты по части развлечения маленького мальчика, которому только что исполнилось два года. В настоящий момент дядя Прайди таким образом сложил свой костлявый кулак, что он казался лицом старой женщины, с пуговками вместо глаз и носовым платком вместо шали.

Кончик большого пальца высовывался наподобие маленького красного язычка. Корделия прекратила играть, слушая веселый смех сына.

В комнату вошла Бетти – та, что сменила Веру, которая, в свою очередь, пришла на смену Патти, вышедшей замуж за водителя омнибуса.

– Прошу прощения, мэм, двое джентльменов хотят видеть мистера Томаса Фергюсона.

Дядя Прайди взял свободной рукой визитную карточку и впился в нее взглядом.

– Саймон? Саймон? Никогда о таком не слышал. Должно быть, это ошибка. Ведите их сюда. Нет-нет, юная леди, оставайтесь у фортепьяно.

Он все еще сидел на корточках перед Яном, когда вошли двое мужчин в сюртуках и шелковых шляпах. Солидные люди. Тот, что постарше и повыше ростом, заморгал, оглядел гостиную и обратился к Корделии:

– Нам нужен мистер Томас Прайд Фергюсон. Кажется, мы не туда попали?

– Это я, – подал голос дядя Прайди с коврика. – Меня так назвали в честь дяди, у которого была ферма и чьи овцы погибли во время бурана. Он застрелился – правда, значительно позднее.

– Мистер Томас Прайд Фергюсон? Автор книги "Наследственные и благоприобретенные навыки поведения у мышей"? Дорогой сэр, позвольте представиться. Моя фамилия Саймон, профессор Саймон, директор Лондонской Школы Биологических Исследований. А это мистер Грабтри Пирсон, чьи статьи, как вам, должно быть, известно, частенько публикуются в научных журналах.

Поскольку правая рука Прайди, обернутая платком, все еще изображала старушку, он протянул гостям левую. Ее почтительно пожали.

– Исё, – потребовал малыш. – Сделай так исё.

– Рассаживайтесь, где понравится, – сказал дядя Прайди. – Я куда-то дел одну пуговицу. Это мой внучатый племянник. Тиш будет недовольна, если пуговица потеряется.

– Давайте я возьму его, дядя Прайди, – предложила Корделия.