Там, где поют соловьи - Елена Чумакова

по улицам. Ленинградцы праздновали вторую ночь подряд, не обращая внимания на накрапывающий дождик. Стелла шла в этой ликующей толпе одна, ей не с кем было разделить радость. Она решила ехать за детьми как можно скорее, не дожидаясь каникул. Скоро вернется домой Валерка, и они должны встретить его все вместе.

В институте пошли ей навстречу, выдали командировочное предписание в Уфу, в институт Мечникова, где работала линия по производству валиацида. Без этого удостоверения ей не удалось бы взять билет до Уфы. В глубь страны шли и шли эшелоны с победителями. Эта поездка совсем не походила на эвакуацию в сорок первом. На крупных станциях поезда встречали с оркестром, женщины с букетами сирени вглядывались в лица солдат, в надежде встретить своего долгожданного. Бабульки совали в руки незнакомых воинов кульки с вареными картофелинами.

Аленький встретил мать радостно, крепко обнимал за шею, не отходил ни на шаг, словно боялся, что она снова исчезнет. Так и норовил залезть на колени, стоило только ей присесть. А Василиса вела себя сдержанно, настороженно, больше жалась к бабушке Даше. За обедом Дарья завела осторожный разговор, что летние каникулы деткам лучше бы провести у них, в Бирске. Тут и воздух чистый, и река, скоро ягоды пойдут, а там огурчики-помидорчики в огороде поспеют. Разве в городе дети такое поедят? Василиса с интересом учится шить, вышивать. А в Ленинграде кто ее этому научит? Вот наступит сентябрь, и она, Дарья, сама привезет детей. Заодно и город посмотрит, давно мечтала. В разговор вдруг вклинился Аленький:

– Мама, а кто такие кукушата?

За столом повисла пауза. Анна поспешила собрать грязные тарелки со стола, унести их на кухню.

– Услышал где-то, – смущенно пробормотала Дарья.

– Кукушата – это птенцы кукушки, которых она подсовывает в чужие гнезда, а сама улетает, – отчеканила Василиса. – И знаешь, мама, бабушка Даша права, я хочу на лето остаться здесь, с ней. В Бирске нам хорошо. Я не поеду в Ленинград.

Стелла растерялась, не зная, что сказать, как реагировать. К такому она не была готова. Обижаться на тетушек, упрекать в обидных, неосторожных словах после того, как они почти на два года приютили у себя детей, было бы верхом неблагодарности. Оправдываться перед дочкой сейчас, говорить пафосные слова о долге перед Родиной, о спасении жизней солдат бесполезно, Василиса ее просто не поймет, не захочет понять. Она глуха в своей обиде. Ситуацию спасла Дарья:

– Васенька, мама же не видела, как ты научилась вышивать! Принеси-ка свой воротничок.

О том, чтобы дети остались на лето, больше разговор не заводили. Дарья сама убедила свою любимицу, что надо ехать с мамой, встречать отца с фронта, и там, в Ленинграде, ждать бабушек в гости. А уж на следующее лето бабушки ждут их на каникулы в Бирске.

Глава 14. Жизнь продолжается

Август 1945 года, Ленинград.

Лето подходило к концу. Каждое утро Стеллы начиналось с мысли: «Может быть, сегодня?..». Вот уже зашуршали под подошвами первые опавшие листья, закружились вертолетиками крылатки клена. Все больше военных встречалось на улицах, в трамваях, а от Валерки вестей по-прежнему не было.

Кончились белые ночи, на город опускались синие сумерки. Стелла спешила с работы в садик за сыном. Впереди по тротуару на деревянной тележке, отталкиваясь двумя рукоятками, катился безногий инвалид. Через плечо висела сумка для подаяний. Сначала женщина не обратила внимания на калеку, таких в это послевоенное лето в городе было много. Обгоняя, взглянула на него, что-то знакомое почудилось в этом небритом лице, в посадке головы. Она остановилась, лихорадочно роясь в памяти. Инвалид, не поднимая глаз от асфальта, проехал мимо нее.

– Маза!.. Григорий… Георгий! – окликнула его Стелла.

Тот обернулся. Узнал, она ясно видела, что узнал! Но в следующий момент опустил глаза, буркнул:

– Обознались, гражданочка, – и продолжил свой путь.

Стелла догнала его, перегородила дорогу:

– Ничего я не обозналась. И ты меня узнал, я же поняла.

– Ну, узнал. Чё те надо?

– Просто… знакомы же. Детский дом, фронтовой госпиталь – такое не забывается. Тебе, я вижу, досталось на фронте. Может, помощь нужна?

Стелла вытащила кошелек, достала все купюры, сколько было, протянула Георгию. Было видно, что тот колеблется, глядя на деньги, но не взял, отвернулся.

– Ты это… гражданочка, купи-ка мне лучше чекушку да закуску, какую-нито, раз деньги не знаешь куда девать.

– Хорошо, я быстро. Только никуда не уходи! – Стелла огляделась в поисках продмага.

– Да куда я уйду без ног? – усмехнулся Маза.

Через несколько минут странная парочка устроилась в ближайшем пыльном сквере: Стелла на лавочке, Георгий рядом. Он ловко откупорил бутылку водки, поколебавшись, протянул спутнице:

– Давай, ты первая.

Стелла отхлебнула из горлышка. Горячая волна пробежала по горлу. Женщина сдержала кашель, закусила баранкой. Георгий одобрительно кивнул, раскрутив содержимое бутылки, влил в себя хорошую порцию водки, остальное тщательно закупорил и убрал в сумку.

– Где это случилось? – кивнула Стелла на тележку.

– В Варшаве угораздило. Немного до Берлина не дошел. И тебя с твоим зельем рядом не оказалось. Да хоть бы и оказалась, ноги было не спасти. Подорвался на мине.

– А ты помнишь лейтенанта Крутихина? Которого ты из подбитого танка вытащил.

– Ну?

– Погиб под Житомиром в сорок четвертом…

– Жалко… Хороший был парнишка, не злой. Тебе-то он кем приходился?

– Да вроде племянника. Нянькой я ему в детстве была, с рождения на моих руках. Трудно пережить… Слушай, Георгий, может тебе серьезная помощь нужна? Ты скажи.

Глаза собеседника вдруг стали злыми.

– Жалеешь, да? Что, такой жалкий, что ли? Безногий, побираюсь вот. А ты вон на своих ногах бегаешь. А только не надо меня жалеть! Я живой, в отличие от твоего лейтенантика! Вон, грудь в медалях – это тебе не брошки. Живу, как умею! И никого ни о чем не прошу! Да пошла ты со своей жалостью!

Маза повесил связку баранок себе на шею, с силой оттолкнулся деревянными рукоятками от земли и покатился на своей тележке прочь.

– Георгий! Прости меня, я не хотела тебя обидеть, – крикнула ему в спину Стелла.

– Отцепись, рыжая, – донеслось ей в ответ.

Какое-то время Стелла еще сидела на лавочке, приходя в себя. Ей стало страшно при мысли, что и Валерка, возможно, стал таким же озлобленным инвалидом. «Господи! Спаси и сохрани…», – мысленно повторяла она вновь и вновь. На дорожке сквера играли дети. Стелла вспомнила, что ее ждет Алька. Опять дежурная нянечка будет ругаться, что она явилась последней.

В один из выходных Стелла отважилась навестить родителей мужа. Ей так