Лариса Кондрашова - Приключения наследницы

– Спросить у того же Джима. Может, теперь, когда в доме нет исправника, он наконец признается?.. Второе: почему Ромодановскому понадобилось себя увечить? Он хотел таким образом отвести от себя подозрения, но в чем? Если в убийствах, то от этого его все равно не перестали подозревать... Его ранение почти ничего не изменило.

– Погоди! – Я встала с кровати и зажгла свечу. – Как бы я завтра чего-нибудь не забыла. Надо мне записать все, что ты говоришь. Сейчас я схожу в библиотеку...

– Ты хочешь пойти в библиотеку? Одна?

– Но ты же сама сказала, что мне теперь нечего бояться.

– Я пойду с тобой, – решительно сказала сестра; она взяла в руку подсвечник, а мне кивнула на все еще стоявшую у кровати шпагу.

Но никто нас в коридоре не подстерегал, никто из своей комнаты не вышел, так что мы спокойно прошествовали из моей комнаты до библиотеки и обратно. А потом мы вместе с Эмилией разбирали каждое происшествие, употребляя все, что известно о нем.

К нашей встрече, назначенной на вечер, я подготовилась самым серьезным образом. Записала вопросы, на которые должны были ответить гостившие у меня мужчины. И испытала необычное возбуждение от того, что именно сегодня все встанет на свои места. Я наконец все узнаю, а также – когда собираются мои гости отбыть из Дедова восвояси.

Не то чтобы я так уж этого хотела, но я все время чувствовала себя как-то неуверенно, неопределенно, словно чего-то от обоих ждала.

– Я тоже буду поблизости, – сказала Эмилия, – так что время от времени ты сможешь под благоприятным предлогом выходить в кухню, зная, что твои тылы прикрыты.

Тылы! Я умилилась той решительности, которую проявляла моя сестра. Все-таки она была очень похожа на нашего отца, к сожалению, только он сам об этом не знал.

Итак, долгожданный вечер настал. Эмилия поставила на стол десерт, как и штоф с ликером, а мужчины вместе со мной расселись вокруг.

– Я рад вас обоих видеть, – медленно проговорил Джим, ставя на стол бутылку из темного стекла. – Простите, Анна, но ваш ликер – это не для меня. А вот старое доброе виски... Оно греет душу и веселит кровь... Владимир, налить тебе?

– Налей, – согласился Зимин.

Я разочарованно вздохнула: вот еще одна моя ошибка. Чего вообще я решила, будто все мужчины, так же как мой отец, любят этот напиток?

Веллингтон налил в рюмки себе и поручику, потом, чокнувшись, они выпили. Точнее, выпил поручик, а Джим сделал вид, что отпил глоток, а на самом деле лишь поднес бокал к губам и вроде незаметно отставил от себя. Правда, я сделала вид, что ничего не заметила. Кто знает, почему не пьет Джим? Может, он хочет сначала серьезно поговорить. Это русские пьют до того, как решат свои дела, а англичане, возможно, рюмкой скрепляют свой договор.

Впрочем, это я уже, как всегда, домыслила. Но кое-что я все же помнила. И не забыла после маленькой рюмочки ликера, которую налил мне Зимин. Задать вопросы я еще успею. Пока нужно выслушать Веллингтона.

Он обвел нас глазами и сказал:

– Давайте начнем с меня. То есть раз уж мы решили именно сегодня выяснить все то, что не укладывается в картину преступления, происшедшего в деревне Дедово, фамильном имении князей Болловских, так и станем выяснять.

– Как торжественно! – нарочито восхитился Зимин.

– А ты против?

– Отнюдь. Предоставляю тебе право расставлять свои войска в любом порядке. Когда еще нам представится такая возможность: посидеть за столом втроем и не спеша поговорить о жизни?..

– Тебе уж точно не представится, – заявил поручику Джим.

– Но почему? Думаешь, я по службе слишком занят, чтобы иметь возможность вот так, не спеша, проводить время, встречаясь со старшими друзьями?

– Вот уж не думал, что ты и Анну причислил к своим друзьям. А мне казалось...

– Раз кажется, значит, привидение, – рассмеялся Зимин.

– Наверное, ты прав: для лирических отступлений нынче не время. Надо сказать, в какой-то момент я даже пожалел, что связался с ними. Жадные, нечестные и, главное, непослушные, каждый себе на уме, и каждый старался урвать не то чтобы кусок побольше, а хотел бы вообще ни с кем не делиться...

– С кем это с ними? – выхватила я из слов Веллингтона одну странную фразу. Собственно, вся его речь была странной. Я ничего не понимала, а Зимин смотрел на него во все глаза и делал такие движения ртом, будто хотел что-то сказать, но у него никак не получалось.

– С Хелен и с Кириллом, – спокойно пояснил он. – До встречи со мной каждый из них промышлял сам по себе, потому они и пытались все время соскочить с поводка, а Хелен вознамерилась даже спрятать от меня черную жемчужину, мне принадлежащую.

– Ты же говорил, она принадлежала радже, – выговорил наконец Зимин, отчего-то словам Джима не удивляясь.

– Жемчуг – это такая вещь, которая может принадлежать каждый раз другому человеку... Но погоди, не перебивай меня. Разве ты не хочешь узнать, как все было на самом деле?

– Очень хочу, – скривил в улыбке рот Зимин.

– Так вот, когда я понял, что Хелен не собирается отдавать мне жемчужину, я разозлился. Причем на нее не действовали никакие угрозы, и я уже решил ночью провести у нее в комнате обыск, предварительно усыпив ее хлороформом.

– Понятно, откуда взялась та тряпка в оружейной. Но Хелен к тому времени была мертва, тогда кому она предназначалась?

– Тебе, – ухмыльнулся Веллингтон. – Тебя я тоже не хотел убивать. По крайней мере до срока, но ты оказался таким подвижным, что успокоить тебя удалось лишь ударом по голове... Опять ты меня перебил!.. Предупреждаю в последний раз, иначе ты будешь наказан... Так вот, я вдруг увидел, как Хелен оделась и попыталась прошмыгнуть мимо моей двери к выходу. Я сразу понял: отправилась прятать жемчужину. И если я дам ей уйти, то никогда больше сию драгоценность не увижу...

Я сидела за столом напротив Джима, остолбеневшая от его признаний, которые он делал, почему-то не боясь ничего. Я скосила глаз на Зимина – тот сидел, словно боясь пошевелиться, словно прислушиваясь к тому, что происходило внутри его.

– Еще рано, – кивнул каким-то своим мыслям Джим.

– Так это вы убили Хелен? – почти прохрипела я, так перехватил мне горло страх.

– Откровенно говоря, убивать ее я не собирался. Но она так меня взбесила, что, видимо, поэтому я сжал ее горло сильнее, чем следовало бы.

– И Аксинью – вы?

– Нет, Аксинью и в самом деле задушил Орест, когда я послал его к вам в комнату за розовым бриллиантом. А я продолжал крутиться на глазах Мамонова, чтобы он сам не усомнился: я чист перед законом аки агнец...

– А Марию?

Я не переставала задавать ему вопросы, потому что они были совсем другие, а не те, которые мы с Эмилией для него приготовили.