Мэри Бэлоу - Настоящая любовь

Пуля задела плечо. Это обнаружилось после того, как Сирис помогла ему кое-как высвободиться из черного балахона. Закатав пропитанную кровью рубашку, она стерла запекшуюся кровь влажной тканью.

— Отверстие спереди, — сказал он слабым голосом. — На спине тоже должно быть такое же, Сирис. Стреляли в спину.

— Да, есть, — отозвалась она.

Теперь, занимаясь делом, она почувствовала себя спокойнее, хотя знала, что реакция наступит позже. Если бы пуля попала на несколько дюймов ниже…

— Значит, пуля прошла навылет, — сказал он. — Ты хотя бы понимаешь, Сирис, что она могла угодить тебе в голову?

Внутри у нее как-то странно все сжалось, однако рука, промывавшая рану, не дрогнула.

— Но ведь не угодила, — сказала Сирис.

Она еще не закончила обрабатывать и перевязывать рану, а он уже закрыл глаза, и, даже несмотря на черную краску на его лице, она увидела, что он побелел как полотно. Тут Сирис совсем успокоилась.

— Констебли могут пойти по домам, — сказала она. — Тебе нужно вымыть лицо, Алед, а еще мы должны спрятать или вообще избавиться от этого костюма. Нужно прикрыть твое плечо. Где мне найти рубаху?

Он смотрел на нее глазами, затуманенными болью. Все это время она прислушивалась к звукам, доносившимся с улицы. Вдруг начнут прочесывать дома, особенно если заподозрят, что один из помощников Ребекки ранен? Но было тихо. Она заставила Аледа лечь в кровать, откуда тот наблюдал за всеми ее действиями. Наконец она осмотрелась. Обычное жилище холостяка.

— Что ты делала на дороге, Сирис? — спросил он.

— Предавала тебя, — ответила она.

Он не сводил с нее пристального взгляда, на который она ответила, стоя в другом конце комнаты.

— И все же, — сказал он, — ты перевязала меня, спрятала все улики. Скажи теперь правду.

И она сказала правду, тихо стоя на том же месте, безвольно опустив руки. Рассказала обо всем, даже о помолвке с Мэтью Харли, заключенной днем.

— Не кори себя, — сказал Алед, когда она замолчала. — Ты ни в чем не виновата, Сирис. Ты слабая женщина, несправедливо, что ты оказалась втянутой во всю эту смуту. Я сейчас поднимусь и провожу тебя домой.

— Ничего подобного, — возмутилась она. — Ты останешься в постели, Алед Рослин.

— Я не могу допустить, чтобы ты пошла домой одна, — сказал он. — Это опасно.

— Я не собираюсь идти домой, — сказала она. — Я остаюсь здесь.

— Нет, — возразил он. — Ты должна думать о своей репутации, Сирис. К тому же и родители будут волноваться.

— Я сказала им, что заночую у миссис Эванс и ее матери, — сказала она, — так как Марджед примет участие в походе Ребекки. А что касается репутации, Алед, то она меня не волнует. Я тебя не оставлю. Только не сегодня.

Он прикрыл глаза здоровой рукой и помолчал несколько секунд. Решил с ней не спорить.

— Тогда я уступлю тебе кровать, а сам посплю на сундуке.

— Ты останешься на своем месте, — сказала она. — А я лягу рядом. Кровать достаточно широкая.

Он так и не отнял руку от лица. Сирис не поняла, что услышала в ответ — то ли вздох, то ли смех. Она расстегнула платье и сняла его, — оно было уже измято после недавних бурных событий, и ей не хотелось мять его еще больше. Задув лампу, она осторожно перебралась через Аледа и легла у стены. Торопливо укрылась одеялом.

Сильная боль мало-помалу отступила. Плечо теперь ныло, как ноет больной зуб, — тупо и неотвязно. Алед знал, что завтра не сможет пошевелить рукой. А ведь тем не менее ему придется стать к наковальне и заняться делом, если вдруг кто-то начнет вынюхивать и задавать вопросы, что наверняка случится. Он только надеялся, что к тому времени рана перестанет кровоточить.

Сирис лежала рядом с ним в кровати. Он уже чувствовал ее тепло, хотя она не дотрагивалась до него. Он осторожно взял ее за руку.

— Когда мужчина и женщина в одной кровати, не так-то легко заснуть, — сказал он.

— Я знаю.

С трудом веря в то, что происходит, он почувствовал, как она прижалась щекой к его плечу. Тогда он понял, что она осталась не только из-за его раны. Она забралась к нему в кровать не из-за наивного предположения, что они смогут мирно уснуть рядышком. Она предложила ему себя.

Ему было больно шевелиться, но он сумел продеть здоровую руку ей под голову, и тогда она обняла его, стараясь не дотронуться до левой руки или плеча, и подставила ему губы для поцелуя — мягкие, пухлые, дрожащие в темноте.

— Милая, — произнес он, поцеловав ее, — если мы сейчас не остановимся, то в твоем чреве окажется мое семя.

— Да, — со всхлипом сказала она.

— Значит, ты согласна принять его? — спросил он.

— Да. — Ее слезы окропили его лицо. — Но я не хочу, чтобы ты двигался, Алед. Не хочу, чтобы ты разбередил рану.

— Ляг на спину, — велел он, — я справлюсь.

Ему пришлось нелегко. Рана не давала забыть о себе. Он вынужден был навалиться на Сирис всем телом после того, как она подняла край рубашки и стянула с себя белье. И он не сумел действовать осторожно и нежно, как ему хотелось бы. Но они оба стремились к близости, оба хотели, чтобы это произошло. Она откуда-то знала, что нужно делать: обвила его тело ногами, чуть приподнялась на кровати, чтобы ему было легче овладеть ею.

Сирис вздрогнула, из ее горла вырвался крик, но она не позволила ему отстраниться. Он полностью погрузился в ее тело.

Он постарался, чтобы это длилось несколько минут, почувствовав вначале, как она обмякла, а потом, вторя его движениям, вся напряглась. Она была горячая, влажная, волшебная. С каждым толчком он хотел выплеснуться в нее, но это был акт любви, и еще больше он хотел, чтобы она тоже ощутила, какое это волшебство.

— Алед! — вдруг раздался ее крик — странный, растерянный, удивленный, — и он почувствовал, как она содрогнулась всем телом.

Он усилил свой натиск, возбужденный ее страстью, пока не выплеснул все свое семя, всю свою энергию, всю свою любовь в эту женщину.

Свою первую женщину.

Свою единственную женщину. Навсегда.

После того как он вновь лег на спину, а Сирис свернулась рядом клубочком, положив голову на его здоровую руку, боль в плече еще долго не утихала. Но это было лишь физическое недомогание, которое скоро пройдет. Он постарался забыть о боли, думая только о том, что сейчас произошло, чувствуя рядом обмякшее тело любимой.

— Алед, — сказала она, — тебе чего-нибудь принести? Я слышу по твоему дыханию, что тебе больно.

— Лежи спокойно, — ответил он. — Ты единственное лекарство, которое мне нужно, любимая.

— Алед, — вновь заговорила она после короткого молчания, — я сама хотела этого. Не думай, что я завтра проснусь и приду в ужас оттого, что наделала. Мне было очень хорошо… я даже сама не ожидала.