Роксана Гедеон - Парижские бульвары

– Что же вы хотите в обмен на пропуск? – тихо спросила я, чувствуя, что бледнею в ожидании ответа.

– Спасения королевы.

Так я и знала! Этот человек полагает, что если он может среди толпы выхватывать шпагу и призывать спасти короля, то и я стану поступать таким же образом! Спасти королеву! Можно ли представить себе задачу более безнадежную? Этот человек явно решил посвятить свою жизнь несбыточной мечте, но у меня есть дети, и я не желаю подвергать себя опасности!

Ужас так ясно отразился на моем лице, что барон недовольно сжал губы, и его черные, как ягоды терновника, глаза метнули молнии.

– Разве вы не роялистка? Отвечайте!

– Разумеется, роялистка, но…

– Вы любите королеву?

– Да.

– Сознаете ли свой долг перед ней?

– О да, но я полагала, что исчерпала все свои возможности и…

– Если сознаете, так почему же не хотите спасти ее?

И тут я взорвалась. Кровь прихлынула к моим щекам, ладони гневно сжались в кулаки.

– Не смейте на меня кричать! Вы просто невежа! Если уж вы аристократ и роялист, то потрудитесь хоть вести себя соответствующе! Вы говорите мне всякую чушь и сердитесь, когда я отказываюсь вас понимать… Почему я не хочу спасти королеву? Да это же абсурд! Конечно хочу. Но вы просто глупы, если полагаете, что я могу это сделать!

Он порывисто наклонился ко мне, лицо его было бледно от гнева:

– Вы настоящий дракон, да? Но мне не составит труда убедить вас в том, что вы выполните то, что мне от вас нужно. Иначе я выдам вас полиции, и вы никогда не увидите своих детей.

Я замерла от неожиданности, словно мне выплеснули в лицо стакан холодной воды. Постепенно до моего сознания доходило, что я всецело в его руках. Он впутывает меня во что-то темное, непонятное, не предоставляя даже возможности выбора! И я вынуждена – вернее, меня заставляют – думать о каких-то интригах и заговорах в то время, когда моя голова занята лишь мыслями о Жанно!

– Дело по спасению ее величества организую я, – уже мягче продолжал барон. – Вам предстоит выполнить только одну часть этого спектакля – не скрою, очень опасную и трудную.

– И этот спектакль, вероятно, провалится так же, как и тот, что вы устроили в день казни короля!

Он откинулся на спинку стула, пристально меня разглядывая.

– Господин барон! – начала я умоляюще. – Чего же вы хотите от меня? Я только женщина. Ей-богу, я ничего не могу. Я не заговорщица и не авантюристка, у меня не та натура. Я хочу видеть своих детей, и то, что вы пользуетесь материнскими чувствами в своих целях, – это просто бесчеловечно! Сама Мария Антуанетта, моя подруга, которую я люблю и уважаю, презирала бы вас за это и не приняла бы такой помощи.

– Королева свободна в своих чувствах. Вы – нет. Вы мне нужны.

– Но почему же именно я?!

– А кому же поверит Мария Антуанетта, как не вам? Меня она не знает, при дворе я не бывал. Вы нужны мне как связная, и я от вас не отступлюсь. Такая удача редко случается. Подруг у королевы было не так уж много.

Я поняла, что это последнее слово Батца, и сердце у меня упало. Господи ты Боже мой, до каких же пор это будет продолжаться? Кажется, я обречена вечно бродить по замкнутому кругу в поисках этого злосчастного пропуска и каждый, кто захочет, будет шантажировать меня этим!

– Так вы согласны?

– Что же мне остается? – выдохнула я. – Хотя, если бы не дети, вам бы ни за что не заставить меня.

Он тяжело усмехнулся. Мне было противно смотреть в это смуглое каменное лицо, и я опустила глаза. Пальцы у меня сжались до боли, до хруста в суставах – этим я пыталась хоть немного умерить гневную дрожь, охватившую меня.

– Что я должна делать, сударь?

– Прежде всего, принять от меня вот такую маленькую ампулу.

Решительным жестом я отвела его руку.

– Вы уже давали мне яд. Давно, еще в августе.

– Теперь я даю вам не яд. Это снотворное. Очень сильное средство, помогающее в тех случаях, когда необходимо кого-то выбить из колеи. Мало ли какие ситуации случаются… А этого вещества хватит, чтобы заставить уснуть десять человек, не меньше.

Я машинально взяла эту ампулу и спрятала. Поистине, теперь я оснащена не хуже заправской шпионки. Ах, как прекрасно было бы проявить гордость и послать Батца с его ампулами к черту! Но что будет с Жанно, если я попаду па гильотину? И я… я еще так молода, чтобы умирать!

– Расскажите мне суть дела, сударь.

– Суть? Нет, сути вам не узнать. Я расскажу вам только то, что будет основой вашей роли. Заговор – штука серьезная. В таких делах общую картину дела я не рассказываю никому. И никому не доверяю.

Он придвинулся ко мне и медленно начал свой рассказ… Я слушала его, как во сне, и с первого раза ничего не запомнила. Мало-помалу мне начинали вырисовываться масштабы той опасности, которой я подвергаюсь. И этому негодяю нет никакого дела до того, что я могу быть арестована, в то время как он будет отсиживаться в своих люках и подземных ходах! Валентина была права: этому человеку все нипочем, кроме своей идеи, он не щадит себя, но еще более беспощаден к другим…

– Итак, ваша задача будет двоякой: посвятить королеву в наши замыслы, служить, так сказать, связной между ее величеством и мной и, с другой стороны, попытаться выявить среди людей, которые ее обслуживают и стерегут, тех, которые способны продаться. Будьте наблюдательны, сударыня. И осторожны. Мне все равно, что случится с вами, но мне не безразлично, удастся ли мой план или нет.

Я была о нем такого плохого мнения, что даже его прямота меня не шокировала. Я подняла голову и, стараясь придать голосу твердость, спросила:

– Так когда же мне идти?

Жан де Батц поднялся, заложил руки за спину и прошелся по комнате. Затем обернулся и, будто что-то припомнив, ответил:

– Завтра 2 февраля, праздник сретенья Господня, внесения Иисуса во храм и очищения Богоматери. Завтра все дарят друг другу свечи… Вы же подарите ее величеству надежду. Надеюсь, вы запомнили, что и за чем выполнять.

Я с усилием кивнула.

– Вот еще что, – сказал барон небрежно. – Потрудитесь ничего не сообщать о нашем разговоре Клавьеру.

– Почему? – спросила я удивленно. Именно от Клавьера мне хотелось услышать совет!

– Потому что у него к вам слишком нежные чувства, черт побери! – крикнул Батц, внезапно разъяряясь. – Ненавижу, ненавижу этих нежных голубков, способных ворковать о любви в тяжелое для монархии время!

– Жизнь продолжается даже несмотря на казнь короля.

– Так вот, я вам запрещаю продолжать такую жизнь, запрещаю рассказывать Клавьеру о том, что вы услышали от меня!

– Может быть, вы потребуете, чтобы я стала монахиней, как вы? – спросила я едко.

Удар попал в цель. Я интуитивно нащупала слабое место Батца – одиночество, длинные ночи, которые он проводит в своей холодной постели, далекий от человеческого тепла, ласки и тем более женской любви, – нащупала и теперь была рада уязвить его побольнее.