Джессика Трапп - Грешные удовольствия

У нее просто разыгралось воображение.

Но откуда тогда появились эти разбитые вазы на ее картинах?

В глубине сердца она знала — но не понимала, откуда она это знает, — то, что она изображает на своих картинах, — это воспоминания о ее прошлом. Шрам на щеке пульсировал так, будто он был свидетелем того, что все это было правдой.

Она закрыла глаза. Ей хотелось убежать в свою келью и все забыть. Пот градом катился по ее лицу.

— Я не позволю тебе причинить вред ребенку Бренны, — резко заявила аббатиса.

Бренна схватилась за живот. Она будет растить и любить своего ребенка так, как никогда не любили ее.

Она дрожала, у нее стучали зубы. Что ей делать? Открыть дверь? Дать им понять, что она все слышала? Убежать?

— В таком случае, — сказал отец, — настало время рассказать обо всем высшему духовенству. Неужели ты думаешь, что они позволят тебе оставаться настоятельницей монастыря, после того как узнают, что у тебя была связь с мужчиной, что ты забеременела, родила ребенка, а потом уклонилась от ответственности за него? Не думаешь ли ты, что тебе будет позволено скрывать Бренну в монастыре, если узнают, что это она тот незаконнорожденный ребенок, а король Англии желает обезглавить ее за мерзкие картины?

Колени Бренны дрожали, в голове помутилось. Она попыталась глубоко вдохнуть, но не смогла втянуть воздух в легкие.

Надо придумать, что делать. Между тем отец продолжал:

— Не будь дурой! Отдай мне ребенка. Я выманю Монтгомери из того места, где он прячется после побега из тюрьмы, а потом продам ребенка в богатую семью, у которой не может быть детей.

Продать ее ребенка? Бренна схватилась за дверь, чтобы не упасть. Он хочет продать ее ребенка? Она никогда ему этого не позволит. Детей надо любить. Заботиться о них. Лелеять.

Горячие слезы прихлынули к глазам, но она их смахнула. Ей надо подумать, а не поддаваться эмоциям.

Внезапно она вспомнила слова Джеймса, сказанные спокойным, уверенным тоном: «У тебя все будет хорошо. Но сейчас мы должны работать, а не стоять и глазеть».

— Я свяжусь с тобой, когда ребенок родится, — прошептала аббатиса. Она явно была сломлена.

Нет. Ни за что. Бренна глубоко вздохнула. В голове прояснилось. Что бы ни случилось, она не отдаст своего ребенка.

Приподняв юбки, Бренна поспешила в свою студию. В голове уже созрел план.

Она должна бежать! Немедленно! Пока живот еще не очень большой. Пока ее не завлекли в эту паутину, в этот преступный план. Когда-то она хотела стать частью планов отца. Теперь она такой ошибки не совершит.

Она металась по комнате, собирая те немногие вещи, которые могут ей понадобиться. Задумалась, брать ли ей кисти — живопись была ее страстью, — но поняла, что без Монтгомери ее жизнь пуста. Она по нему скучала. По его идеальному телу и красивому лицу.

Но отец сказал, что его красивое лицо изуродовано, а тело — в ссадинах и кровоподтеках. Все эмоции сегодняшнего дня нахлынули на нее с такой силой, что она пошатнулась и ей пришлось прислониться к стене, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Долой эмоции! Надо сосредоточиться на плане.

Ей нужны деньги. Нужно определить место, куда она поедет. Надо обезопасить своего ребенка и каким-то образом убедить короля, что доброе имя Джеймса должно быть восстановлено. Если аббатиса и ее отец узнают, что она хочет сбежать, они наверняка будут держать ее в монастыре заложницей. Если Джеймс найдет ее до того, как ей удастся встретиться с королем, ее судьба будет не лучше, а может, даже хуже.

Закрыв глаза, она стала молить Бога, чтобы он ее направил. Но станет ли Бог слушать ее молитвы? Станет. Хотя бы ради ребенка, который растет в ее животе. Он услышит ее.

«Пожалуйста, Господи. Прошу тебя».

Годрик. Мейриона. Эти имена первыми пришли ей на ум, вселив надежду.

Она попросит у них убежища. И они помогут ей уломать своенравного короля.

Возблагодарив Бога, она оглядела комнату. Ее картины можно продать или обменять на проезд по морю. Она дождется ночи, вынет картины из рам, скатает их и положит в свой деревянный футляр. На тот случай, если она сможет работать во время поездки, она возьмет кое-какие принадлежности.

Она все делает правильно, убеждала себя Бренна, и почувствовала прилив сил. Прошло оцепенение, которое сковывало ее столько недель. Теперь у нее была цель, и это придавало сил.

Ее вдруг охватило давно забытое чувство непокорности, и она почувствовала непреодолимое желание сесть за мольберт. Это было первое настоящее желание за три месяца. Жизнь в монастыре была монотонной, его окрестности — ничем не примечательными, а бесконечные сцены жития святых, которые ей приходилось писать, иссушали мозги.

Когда наступила ночь, она при свече собрала свои вещи, прихватив из кухни нож, сыр и хлеб.

Потом она села на кровать и стала ждать, когда наступит рассвет, и еще раз продумала свой план. Пока ей не удастся найти кого-либо, кто согласился бы ее сопровождать, она будет передвигаться только днем.

Местность, где располагался монастырь, была спокойной и мирной, но когда она доберется до побережья и до большого города, она не посмеет путешествовать одна. Она найдет безопасную, чистую, хорошо освещенную таверну и попросит порекомендовать ей компаньонку для путешествия.

Если ей повезет, она найдет семью, которая едет в том же направлении, и станет как бы ее членом. А по дороге в город ей наверняка попадутся деревни, и она украдет с бельевой веревки одежду мальчишки.

Когда восходящее солнце начало окрашивать горизонт в розовый цвет, она встала и в последний раз оглядела свою крошечную келью. Здесь была безопасность. За ее пределами — почти неминуемая смерть.

Когда она доберется до короля, она уже практически поплатится своей жизнью, но она должна восстановить доброе имя своего мужа до того, как даст жизнь и надежный кров своему ребенку и умрет. Какими бы ни были чувства Монтгомери к ней — даже если он ее ненавидит, — он человек чести и не возненавидит своего ребенка и позаботится о нем.

Передвигаясь неслышно, словно тень, она добралась до внешней стены монастыря. Ворота были перекрыты тяжелым железным засовом. Она нашла какие-то ящики и соорудила из них подобие лестницы. Когда она заглянула через край стены на свое неизвестное будущее, ее сердце защемило, но она собралась с духом, перелезла через стену и мягко приземлилась на ноги. Потом вздохнула и огляделась.

Ей повезло: всего в нескольких шагах на бельевой веревке висели рубашка и штаны — как раз такие, какие ей были нужны.

Это был, конечно, знак Божьего благословения. Она перекрестилась и прочла короткую благодарственную молитву.