Тайна пропавшей рукописи - Виктория Викторовна Балашова

будешь печатать те сонеты, – Уильям пристально посмотрел на друга.

– С чего ты решил, что я проживу дольше тебя? – Филд попытался уйти от ответа.

– У тебя больше детей и меньше денег, чтобы оставить им в наследство, и они спокойно смогли жить без тебя, – грустно пошутил Уильям. – Так ты обещаешь?

Ричард отвел взгляд в сторону. Потом он снова посмотрел на друга.

– Обещаю, черт возьми. Поэтому надеюсь, мы их напечатаем вместе, пока ты жив! Пошли, ради Бога. Я ужасно замерз и проголодался. Да и Марта начнет беспокоиться, не околели ли мы где-нибудь.

В доме Филда было тепло и уютно. Дети, как и прежде, бегали, шумели и путались под ногами. Марта, ставшая еще толще, чем раньше, охала и причитала, пытаясь всеми силами показать свое сочувствие по поводу смерти Эдмунда. Тоска съедала все существо Уильяма. Казалось, замерзла не только Темза, но и его душа. Он безучастно кивал в ответ на реплики Марты и Ричарда, не понимая толком, о чем ему говорят.

– Не отчаивайся. Там на небесах ему будет лучше, – ворвался в сознание голос Ричарда.

– Нет, не лучше, – возразил сердито Уильям, – у Эдмунда было много планов. Он ничего не успел сделать. Только приехал в Лондон. Все впереди. И тут эта проклятая зима.

– Если судьба умереть, то умрешь и летом. От чумы, например, – встряла Марта.

Ричард сердито посмотрел на нее и цыкнул:

– Что ты говоришь ерунду? Пойди лучше за детьми посмотри. Не слушай ее, Уильям. Конечно, ты прав. Зима суровая. Такого не припомню.

– Хочу уехать из Лондона. Пройдет зима, надо уезжать, – сказал Уильям, понурив голову. – Проклятый город. Он не приносит счастья.

– Ты не прав. Я помню, как ты жил здесь первые годы. Даже помню, что ты влюбился. Не вини Лондон. Он не виноват в смерти Эдмунда. Да и что тебе делать в Стрэтфорде. Это место для стариков и неудачников.

– А я и есть неудачник. Разве можно назвать удачливым человека, который не обрел своего счастья?

– Ты богат, знаменит…

– О! Опять, Рич, ты заводишь старые речи. Неужели ты так и не понял, что счастье не в деньгах, которыми ты обладаешь? И уж, конечно, не в славе.

– Хорошо тебе говорить, когда у тебя есть и то, и другое. Вот пойди и раздай все свои деньги бедным и бездомным. Можешь часть мне отдать. Я не против. Будет тебе от этого лучше? Если будет, иди и раздавай, – бурчал Филд.

Уильям призадумался.

– Зачем ты говоришь это человеку в таком состоянии? – зашептала Марта мужу. – Он расстроен, убит. Сейчас возьмет и пойдет деньги раздавать.

– Не пойдет, – заверил ее шепотом Ричард, – знаю я его. Скажет что-нибудь умное и не пойдет.

– Не имею права, – произнес Уильям.

– Чего ты не имеешь права? – Ричард повернулся к другу.

– Отдавать деньги не имею права.

– Ага, говорил я тебе! – обратился Ричард снова к жене. – И почему?

– Деньги принадлежат не только мне, но и моим детям. Я должен их оставить им в наследство. Моей младшей дочери Джудит еще выходить замуж. Эдмунд говорил, что приданное играет в этом деле большую роль. У меня есть крестный сын. И о нем я обязан позаботиться.

– Выкрутился, – вздохнул Ричард, – как обычно. Я остался при своем: без денег и счастья.

– Ты несчастлив? – Марта угрожающе посмотрела на мужа. – Чем это ты несчастлив? Денег у него нет! Ты работай побольше и поменьше с покупателями болтай.

– Вот, Уилл, посмотри, – Ричард вжал голову в плечи, – я даже не могу говорить в собственном доме о том, что в моей жизни происходит. Что я чувствую. Ты – свободный человек, имеющий право высказывать собственное мнение. И то, что не особенно много, на мой взгляд, работаешь, никто тебе в вину не ставит, – он на всякий случай оглянулся на Марту, но ее отвлекли дети, и она забыла о сказанном только что мужу.

Уильям посидел недолго у друга и отправился домой. Наступал январь, чуть спала стужа, и под ногами Уильяма захлюпал подтаявший снег. Мороз будто ждал, когда умрет Эдмунд, чтобы ослабить свою суровую хватку.

«Сегодня я бы смог его перевезти к себе, – подумал Уильям, продолжая неспешный путь к дому, – теперь его вечным пристанищем будут небеса. Надеюсь, он оттуда видит, как мне плохо без него, как неправильно он поступил, оставив землю».

В конце зимы от Мэри пришло письмо и новая пьеса, которая на сей раз оказалась античной драмой.

«Я столько прочитала, Уильям, ты себе не представляешь, – писала она в письме. – Мне так не хотелось, чтобы ты нашел в пьесе какие-нибудь ошибки и недочеты. Поэтому просто обложилась книгами. Твой крестный сын не очень-то мне дает читать, но я стараюсь находить время.

Надеюсь твое горе по поводу смерти Эдмунда поутихло. Хотя, что я говорю. Такое не проходит бесследно и навсегда. Приезжай, как только сможешь. Я постараюсь скрасить твое одиночество».

Уильям прочитал пьесу и понял, что Мэри выбрала сложную для себя тему. Он засел за правку. Работа лучшим образом отвлекала от мыслей о брате. Иногда Уильям разговаривал с ним вслух, словно он сидел в той же комнате. Уильям представлял, что мог бы сказать Эдмунд в той или иной ситуации, вступал с ним в спор, соглашался… Когда Мэри прислала пьесу, он читал ее вслух, надеясь, что Эдмунд и в самом деле его слышит.

Встретившись как-то с Джеймсом в театре, Уильям отдал ему оба варианта пьесы.

– Посмотри. Первый вариант – это то, что написал Франс Бомонд. Второй – исправленный мной текст. Скажи, пожалуйста, свое мнение. Тебе со стороны виднее.

Через несколько дней Джеймс принял решение:

– Твой вариант лучше. Наш Бомонд берется за сложные темы. А далеко не всем дано расправляться с историей также легко, как тебе. Предлагаю, на сей раз, подписать пьесу твоим именем. Ты ее не исправил, ты ее переписал заново.

– Хорошо, Джеймс. Как скажешь. Надеюсь, Мэри не обидится.

– Если хочешь, я могу отдать ее пьесу в другой театр. Слишком она отличается от того, что написал ты. В театрах часто идут пьесы, поставленные по одному сюжету. Только сначала твой вариант пойдет у нас. Осенью можно будет кому-нибудь продать текст Мэри.

Уильям согласился и написал Мэри, как обстоят дела. Весной он собирался навестить ее в Оксфорде и если понадобиться объяснить лично, что и почему он исправил и какое решение принял Джеймс.

Некоторые проблемы, касавшиеся земель, принадлежавших Уильяму, требовали его присутствия в Стрэтфорде. Он не любил обсуждать подобные вопросы и предоставлял право их решения управляющему.