Лариса Кондрашова - Приключения наследницы

– Нет-нет, только не политика! – замахала я руками, что выглядело со стороны не слишком этично. – Скажите, не подошло ли, на ваш взгляд, время, когда нам с вами стоит раскрыть свои карты?

Он взглянул на меня искоса.

– А вы разве свои карты прятали?

– В том-то и дело, что я их как раз приоткрыла, но в ответ не вижу того же от вас. Что заставляет вас хранить молчание? Ваша официальная миссия? Недоверие ко мне?

Джим мягко улыбнулся.

– Простите, Анна, все же вы еще ребенок...

– Джим! – укоризненно воскликнула я. – Знаете, сколько раз за последнюю неделю я это слышала? Не менее десяти. Словно мой возраст – просто-таки недостаток.

– О, это как раз такой недостаток, который исправить гораздо легче иных... Не обижайтесь на меня, Анна, но, как дочь русского разведчика, вы должны понимать, что в жизни человека, проникающего по долгу службы в тайны сильных мира сего, могут быть секреты, которые он не имеет права рассказывать даже человеку, близкому по духу, даже пользующемуся самой горячей симпатией.

– Хотите сказать, вы здесь и в самом деле по долгу службы? – изумилась я.

На самом деле в его словах мне почудилась некая фальшь. Словно он отгораживался от меня громкими фразами, за которыми на самом деле ничего не было.

– А разве Зимин не рассказал вам о своих подозрениях касательно меня?

– Конечно же, нет. Нужно совсем не знать господина поручика, чтобы подозревать его в этом... Вас интересует моя персона? Бумаги моего отца?

– Ваша персона, конечно, интересует меня, но совсем не по долгу службы, – улыбнулся он.

Наш разговор стал напоминать игру в мяч: я бросала фразу, Джим возвращал мне такую же, но не больше. Создавалось впечатление, что я не добьюсь того, что Веллингтон наконец разверзнет уста. Его забавляла наша игра в слова.

Понятно, почему Джим ко мне так снисходителен. Разве стала бы женщина умная и опытом умудренная вот так в лоб говорить о вещах деликатных? И чего вдруг я отказываю ему в обычном подозрении? Только оттого, что англичанин мне симпатичен, что он кажется рыцарем и защитником женщин...

– Ну хорошо. – Это я сказала больше себе, чем ему. – А вы не можете хотя бы рассказать, как вы познакомились с Хелен?

Он помолчал – до чего все же осторожный молодой человек – и пожал плечами:

– Отчего не рассказать? А познакомились мы с Хелен в Индии...

– Хелен тоже была в Индии? – удивилась я. – Вот уж никогда бы не подумала. А как она оказалась в Москве?

– Это и я хотел бы знать. Тогда, в Бомбее, Хелен уверяла всех, что только незавидное положение бесприданницы заставило ее пересечь полмира, чтобы заработать денег. Она работала учительницей в английской миссии. Дела заставили меня вернуться в Англию, затем привели в Россию, и что я увидел: та, которая, надо думать, уже и денег заработала, и все сроки назначенного отъезда пропустила, не торопилась возвращаться на горячо любимую родину, а жила себе в России. Да еще в тяжелое военное время. Причем когда она увидела меня, то вовсе не бросилась на грудь своему соотечественнику, а сделала вид, что не знает меня. Что я попросту обознался.

Я внимательно слушала Веллингтона и ничего не понимала. У меня не было времени как следует узнать Хелен, она представлялась мне девушкой со странностями, к тому же ее присутствие рядом с моей матерью трудно было объяснить. Как они друг друга нашли? У матери никогда не было интереса ни к Индии, ни к Востоку вообще. Насколько я помнила, она мечтала побывать в Шотландии, но это, думается, скорее дань любви к романтизму, которую порой старались выказывать женщины, придавая себе некий таинственный ореол.

Теперь мне Хелен представлялась совсем иной, хитрой и коварной, той, которую подозревал даже соотечественник.

– Но к ее сожалению, – продолжал Джим, – я был не из тех людей, от которых так просто было отмахнуться. Потому, проследив за ней – тогда Хелен как раз ухаживала за вашей заболевшей матерью, – я выбрал момент, когда она в одиночестве вышла из дома, и припер к стенке. Кстати, в вашем сложном языке имеется такое понятие: припереть к стенке. А я это сделал и в прямом смысле. Оттеснил ее к стене одного из домов и предупредил, что, если она не скажет мне, что делает в России, я сообщу о ней в одно ведомство, которое как раз интересуется подозрительными иностранцами. Наша учительница тут же меня «узнала» и залепетала, что русская княгиня вызвала ее сочувствие, так как тяжело переносила смерть любимого мужа, а она скрашивает теперь ее одиночество и пытается поднять на ноги заболевшую женщину... Не знаю почему, но в такой альтруизм моей соотечественницы я все же не поверил. Потому что в Индии произошел один странный случай, в участии в котором как раз и подозревали Хелен Блент – так в ту пору она себя именовала. Когда же я узнал, что княгиня Болловская скоропостижно скончалась, а Хелен по-прежнему торчит поблизости, мне это и вовсе не понравилось.

– Значит, моя матушка умерла при подозрительных обстоятельствах?

– Я не могу отвечать столь уверенно, но теперь мы скорее всего об этом и не узнаем. Кто-то позаботился о том, чтобы она замолчала навсегда... Узнав, что эта особа втерлась в доверие и к вам...

– Никуда она не втерлась! – рассердилась я. – Но не зная, по какой причине матушка держала ее при себе, я вынуждена была взять ее с собой. Она ведь говорила, что осталась совсем без денег. Мне стало жалко бросать ее одну в Москве безо всякой поддержки. Оказалось, что она самая обычная воровка!

– Вы нашли у нее какие-то вещи покойной матушки?

– Вот именно.

Я подумала: говорить или не говорить, что в вещах Хелен обнаружены, кроме драгоценностей моей матери, еще и деньги, на которые можно было не только доехать до Англии, но и жить там не бедствуя довольно долгое время? Решила повременить с откровенностью.

Мы еще некоторое время поговорили с Джимом, пока черт не дернул меня за язык. На вопрос Веллингтона: «А почему, Анна, вы решили, что я именно тот человек, которому вы можете довериться?» – я ответила с некоторой долей кокетства:

– Мне подсказывает это моя интуиция.

На что англичанин ответил:

– Вы слишком доверчивы, ваше сиятельство.

Подумать только, в тот момент, когда я гордилась собственной умудренностью и проницательностью, получить такой афронт!

Между тем Веллингтон вовсе не поспешил загладить допущенную в отношении меня бестактность, а вместо этого заключил:

– Иными словами, вы для себя уже решили: убийца женщин не кто иной, как тот, кто выдает себя за вашего родственника – Кирилл Ромодановский? Если иметь в виду ваше признание в том, что Зимину вы доверяете еще больше, чем мне. Вы сказали об этом исправнику?