Татьяна Романова - Лисичка

— Да, дорогой, я же достаточно богатая женщина, и хотя Адам управлял моим состоянием, но деньги «на булавки» я получала раз в три месяца, а поскольку в моем возрасте, а тем более в Гленорг-Холле, их тратить некуда, у меня собралась довольно большая сумма. Я бы купила и второго жеребенка, Бронзового, но за день до того, как я передала на аукцион деньги, его уже увезли в Россию.

— Боже мой, и я могу увидеть Золотого прямо сейчас? — все еще не веря, спросил Чарльз.

— Можешь, если пойдешь через сад. Старший конюх Саммер все эти годы помогал мне — занимался с конем, кормил, тренировал. И все в поместье это знали, но никто из слуг нас не выдал, твой отец так ничего и не узнал. Иди, посмотри, кого мы для тебя вырастили.

Герцог поцеловал леди Ванессе руку и быстро вышел из кабинета. Ноги сами стремительно несли его сначала по террасам цветников, потом между фруктовых деревьев, а когда Чарльз увидел сквозь листву розовые стены коттеджа, он побежал. Дверь в конюшню, спрятанную за живой изгородью в маленьком дворике, была открыта, а старый Саммер нес на вилах большой пласт сена. Увидев Чарльза, он заулыбался и радостно воскликнул:

— Ваша светлость, слава богу, вы вернулись. Посмотрите, какого мы вам коня из жеребеночка вырастили.

Он посторонился, пропуская герцога в конюшню. Молодой человек вошел в распахнутую дверь и увидел, что здесь всего два денника, из которых занят только один, дальний. В нем, склонив благородную голову, как бы прислушиваясь к голосам людей, стоял изумительно красивый светло-рыжий жеребец.

— Золотой! — тихо позвал Чарльз. Он сам не верил, что конь, видевший его восемь лет назад, сможет вспомнить старого хозяина. Но конь тихо заржал и потянулся к молодому человеку.

— Вспомнил, ваша светлость, — растроганно сказал за спиной герцога Саммер, — даром, что малыш был, а ведь вспомнил.

Герцог обнимал бархатистую шею коня, шептал ему ласковые слова и был счастлив так же, как девять лет назад, когда два жеребенка от самого лучшего производителя Англии почти одновременно появились на свет в его конюшне.

— Саммер, оседлайте мне его, — попросил герцог.

Он еле дождался, пока аккуратный конюх закончит проверять подпруги, вскочил в седло и дал коню волю. Золотой не обманул его ожиданий: он летел как ветер, и даже казалось, что этот божественный конь не касается копытами земли. Проскакав вокруг парка, Чарльз вернулся к Саммеру, ожидавшему их около коттеджа.

— Спасибо, старина, ты вырастил победителя, — растроганно сказал герцог старому конюху и обнял его, — переводи Золотого в большую конюшню и занимайся только им, пусть остальными лошадьми занимаются другие конюхи.

Чарльз вернулся в дом, расцеловал тетку и рассказал Джону эту удивительную историю. Теперь он каждое утро начинал с прогулки на Золотом, и конь, быстро привыкнув, ждал его с утра и приветствовал тихим ржанием.

Джон тоже постепенно начал оттаивать, он уже подолгу разговаривал с тетушкой и няней, и даже начал открываться Чарльзу. Но милый мирок, который образовался в Гленорг-Холле, был взорван большим белым конвертом с печатью принца-регента. Герцог, еще вскрывая печать, уже знал, что дело неладно. Его предчувствия оправдались. Принц-регент писал:

«Дорогой Чарли, я сегодня подписал приказ о твоем увольнении с флота, надеюсь, что, став герцогом Гленоргом, ты не забудешь старой дружбы и вернешься в дружную компанию, которая с твоим уходом много потеряла. Надеюсь увидеть тебя на балу „Всех союзников“, который в субботу дает по нашему поручению маркиз Хартфорд».

Витиеватая подпись Принни ставила жирный крест на всех планах герцога. Он был главой рода и не мог рисковать расположением монарха. Судя по дате, до бала в Хартфорд-Хауз оставалось два дня.

— Боже мой, почему у меня всё всегда некстати? — спросил он родных, — видно, мне на роду написано бесконечно расхлебывать разные неприятности.

Чарльз предупредил тетушку о своем отъезде в Лондон, собрал вещи и на рассвете следующего дня выехал в столицу в сопровождении нового камердинера. Экипаж с гербом Гленоргов на дверце, запряженный четверкой серых в яблоках коней плавно покатил по подъездной аллее, сам молодой человек, оставив камердинера в карете, ехал рядом верхом на Золотом.

Уже за полночь они приехали на Аппер-Брук-стрит, кучер выпряг лошадей и устроился на ночлег вместе с ними в конюшне, а герцог и Билли открыли пустой дом и, не зажигая света, отправились искать себе спальни. Чарльз нашел свои старые апартаменты, а камердинеру велел ложиться в соседней спальне дальше по коридору.

Комнаты давно не проветривались, и герцог распахнул окно. Свежий воздух теплой летней ночи, напоенный ароматом цветов, потянул легким ветерком, и Чарльз сел на подоконник. Звезды сияли, усыпав черно-синее небо, полная луна серебрила листву в парке, и все кругом дышало сонным покоем. Герцог поднялся, собираясь ложиться спать, как вдруг среди деревьев около пруда мелькнул силуэт в ярко-красном. Удивившись наглости воров, разгуливающих по чужим домам в яркой одежде, он продолжил наблюдение. Человек продолжал двигаться, как бы гуляя по саду, наконец, он зашел в беседку и там остановился.

Чарльз подумал, что только воров ему для полного счастья и не хватало, эта последняя капля переполнила чашу его терпения. Он сунул за пояс пистолет и побежал вниз по лестнице. Дверь в сад он открыл бесшумно и, стараясь ступать на носках своих мягких сапог, перебежал дорожку и в тени кустов подошел к беседке. Прислонившись к колонне, спиной к нему стояла женщина в странном ярко-красном одеянии. Чарльз видел только волны распущенных волос цвета красного дерева и обнаженные белые руки, обнимавшие колонну.

Герцог сразу узнал эти волосы и руки, которые ему уже раньше демонстрировали без малейшего стыда. Он уехал, но наглая соседка дождалась его возвращения и принесла ему на дом то, что предлагала, сидя в окне. Он снова со злостью подумал, что девушка — молодая, а уже такая развратная, и решил научить ее хорошим манерам.

Чарльз подкрался сзади и, схватив за плечи, резко повернул девушку к себе. На ее лице не было испуга, только изумление, потом в глазах мелькнул ужас, и красавица повисла у него на руках как тряпичная кукла. Бешенство клокотало в душе герцога раскаленной лавой, и он сразу решил, что обморок соседки — притворство. Положив ночную гостью на мраморную скамью беседки, молодой человек стоял над ней, не зная, что делать дальше.

Вид у девушки был просто варварский: ярко-красное шелковое одеяние без рукавов с низко вырезанным лифом было явно надето на голое тело, а на ее шее, запястьях, ушах и пальцах сияли украшения с рубинами такой величины и красоты, что у него захватило дух. Ни одна порядочная женщина в Англии не могла бы даже в бреду подумать, что в таком виде можно выйти из дома, значит, следовало рассматривать два варианта: женщина — не порядочная, или женщина — из варварской страны, поэтому не имеет никакого понятия о приличиях.