Мэри Кайе - В тени луны. Том 1

Винтер села в кресло, ноги у нее вдруг подкосились, и она вспомнила, как Алекс однажды выразил сожаление, что не убил этого человека, ради спасения которого только что рисковал собственной жизнью, и ее залило теплое, радостное восхищение, стершее воспоминание о его нападках на Конвея.

Восхищение, однако, длилось менее двадцати четырех часов.

У нее не было возможности поговорить с ним раньше, чем на следующее утро, когда миссис Эбатнот настоятельно попросила его присесть рядом с ней на палубе в тени и ответить на многочисленные вопросы.

— Конечно же, это невероятно благородно, дорогой мой, но совершенно непостижимая опрометчивость. Вы могли бы утонуть!

— В совершенно спокойном море? — лениво полюбопытствовал Алекс. — Чепуха. Если хоть чуть-чуть умеешь плавать, в таком море не утонешь, а я сильный пловец… Могу вас заверить, что это было очень приятно после жары на палубах.

— Я вижу, вы намерены свести это приключение к развлечению, — с одобрением проговорила миссис Эбатнот. — Но я этого не допущу, — продолжала она. — Не колеблясь, прыгнуть в кишащее акулами море, чтобы спасти тонущего, — поступок героический и заслуживает высочайшей похвалы.

— Миссис Эбатнот, я не могу рядиться для вас в тогу героя, хотя с радостью бы это сделал. Но, как я уже не раз повторял, я начисто забыл о том, что существуют акулы. Мне и в голову не приходила возможность встретиться с ними, а если бы пришла, то, уверяю вас, я не бросился бы за этим человеком, а успокоился бы на том, что бросил бы еще одну клеть для кур и молился.

— Я этому не верю, — энергично запротестовала миссис Эбатнот.

— Увы, но это так. Вид акулы вызвал у меня самый большой шок в моей жизни и, надеюсь, другого такого не будет.

Оторвавшись от рукоделия, Винтер глянула на него и впервые заговорила.

— Возможно, вы и не думали об акулах, но бросились спасать человека, которого… о котором у вас не было причин хорошо думать. Это, по крайней мере, благородно.

Алекс иронично посмотрел на нее.

— Боюсь, что нет. Понимаете, я не знал, за кем прыгаю.

— Не знали?

— До тех пор, пока не настиг его.

Винтер уставилась на него, широко раскрыв глаза.

— Но… а, если бы вы знали, то дали бы ему утонуть?

— Да, — хмуро проговорил Алекс. — Этот поступок был с моей стороны непоправимой ошибкой, о которой я весьма сожалею.

Он встал улыбаясь, раскланялся и отошел от них.

— Все это, конечно, не так, — уверенно проговорила миссис Эбатнот. — Просто он очень скромен, а это и есть истинный героизм!

— Да нет, вовсе нет, — скорбно возразила Винтер. Глаза ее горели гневом.

— Он говорил то, что думал. И он абсолютно прав — в этом нет ничего героического, так как он знал, что не утонет, а об акулах он и не думал. Он не знал, кто упал, и мог полагать, что это вы или Софи, а если бы он знал, то дал бы ему утонуть!

— Как ты можешь так говорить, Винтер? — голос Софи дрожал от возмущения.

— Потому что это правда, — огрызнулась Винтер. Сознание того, что она сама была близка к тому, чтобы рассматривать поступок капитана Рэнделла почти с таким же восхищением, как Софи, если не с большим, наполняло ее злостью, а то, что она забыла и простила ему нелояльность к Конвею, безмерно увеличивало ее злость.

Конвей, думала она, прыгнул бы спасать утопающего, даже зная об опасностях, и не стал бы смотреть безучастно на тонущего, даже, если бы это был враг. И вдруг при мысли об этом Конвей вновь стал живым и реальным, перестав быть муляжем из соломы и краски.

Остаток путешествия прошел без приключений. Они видели школу китов у Коломбо и обогнали шедший на всех парусах при луне индийский корабль, казавшийся чем-то сказочным, сделанным из лунного серебра, и были совсем близки к завершению своего долгого пути.

Прибой плескал и журчал о борт остановившегося корабля, и в открытый иллюминатор Винтер видела низко над морем огромную звезду, которая раскачивалась, как алмаз на невидимой цепочке, из-за легкого покачивания судна. Одна из служанок в Уэйре сказала ей, что, если загадать желание на звезду, то оно сбудется, и с тех пор каждую ясную ночь Винтер загадывала желание на звезду. Всегда одно и то же. Чтобы годы пролетели быстро, и Конвей приехал к ней. Теперь в этом не было надобности и яркая звезда, казалось, знаменовала различие между этой и всеми остальными ночами и блистала предзнаменованием, отмечающим начало новой жизни и такого большого счастья, что ей никогда больше не придется загадывать на звезду, разве что, чтобы Конвей никогда бы в ней не разочаровался.

Пока она смотрела, небо стало черным и на камбузе запел петух. Скоро солнце позолотит море, прозвучат свистки боцманов, вызвав топот ног на палубе и лязг якорной цепи. Последний день!..

Кроме последних необходимых предметов, Винтер уже упаковалась предыдущим вечером, так как не хотела терять ни мгновения этого чудесного дня. Она с восторгом впитывала в себя каждую пядь расстилавшегося ландшафта: запутанные заросли бамбука, лачуги с крышами из тростника или пальмовых листьев и окруженные рощицами тамариндов, джекфрута[7] и кастард-апл[8], бурой земли, храмов и широкую мутную Хугли с ее предательскими блуждающими мелями и непредсказуемыми течениями. Все это было удивительно и возбуждающе для девушки, которая прошла ребенком по этому же маршруту почти двенадцать лет тому назад, тогда ее вела за руку Зобейда, рыдавшая, видя в последний раз свою родину.

В каждом приближающемся судне, в каждом экипаже, едущем по берегу, в каждом всаднике, мог находиться Конвей.

Алекс Рэнделл, видя, как она бежала к лееру, наклоняясь, чтобы рассмотреть приближающийся корабль, снова ощутил нечто наподобие злости, не лишенной отчаянного желания сказать ей, чтобы она не тешила себя столь глупыми ожиданиями и не выдавала окружающим своей радости, так как не пройдет и дня, как она увидит, что годы сделали с комиссаром Бартоном, и лицо ее уже никогда не обретет радостного выражения. И глядя на это восторженное, ранимое существо, ему отчаянно хотелось задушить Конвея.

Небо полыхало закатом, когда «Глэморген-Касл» достиг стоянки в Калькутте и с берега начали одна за другой отходить шлюпки с родственниками и друзьями пассажиров, или же с перевозчиками, чтобы доставить прибывших в город. Миссис Эбатнот, всего лишь днем раньше заявившая Лотти, что публичное проявление привязанности не только неприлично, но и неделикатно, отбросила всю свою сдержанность и бросилась в объятья коротконогого, толстого джентльмена с ангельским лицом, серебристо-седыми волосами и кроткими голубыми глазами, оказавшегося полковником Эбатнотом, и воссоединившееся семейство со слезами радости удалилось в свою каюту.