Дорога сна - Елена Елисеева

Аврора и во сне чётко помнила, что Люсиль мертва, и сразу поняла, что перед ней призрак. Медно-рыжие волосы девушки теперь стали синеватыми, кожа приобрела неестественно бледный оттенок, глаза казались двумя чёрными дырами на белом лице, тело не было прикрыто ничем, кроме кружевной рубашки, и Аврора стыдливо отвела глаза от просвечивающей под тонкой тканью груди Люсиль. Как ни странно, её вовсе не напугало присутствие привидения в комнате, — её охватили лишь тоска и жалость. «Люсиль, кто убил тебя?» — хотела спросить она, но губы отказались разжиматься.

Вместо Авроры заговорила сама Люсиль.

— Он всегда был очень строг со мной, — холодным неживым голосом проговорила она. — Считал, что за мной нужен глаз да глаз, потому что такие девушки, как я, часто попадают в беду. Такие красивые и легкомысленные, — добавила она, отвечая на невысказанный вопрос Авроры. — Он часто порол меня, даже за мелкие проступки вроде разлитых чернил или разбитой вазы, — не было нужды пояснять, что «он» — это суровый дядя Люсиль. — Говорил, что заботится о моей бессмертной душе, — её губы искривились, будто она сдерживала не то усмешку, не то сильнейшую боль.

Она подошла ближе, лунный свет ярче вырисовал её тонкий колышущийся силуэт, и теперь Аврора ясно видела, что сквозь фигуру Люсиль смутно видны очертания комнаты. Видела она и страшную колотую рану на груди девушки, и пятна крови на светлой ночной рубашке.

— Впервые это случилось, когда мне было шестнадцать, — всё тем же неживым голосом продолжала она. — Он, как обычно, порол меня за что-то — странно, что я уже не помню, за что! Он всегда бил меня только по ягодицам и никогда — по спине. Когда я была маленькой, он стегал меня через одежду, но когда я стала старше, он стал задирать мне юбку. И однажды он просто… не выдержал.

Аврора в ужасе прижала руку ко рту. То страшное, что она давно подозревала, но о чём боялась поделиться даже с Леоном, обходясь стыдливыми намёками, теперь само выплыло наружу, рассказанное жертвой Жюля-Антуана, — жертвой, которой она стала задолго до своего убийства.

— Мне было так больно, и вокруг было столько крови, что я испугалась, что умираю, — ровным голосом говорила Люсиль. — А он, мне кажется, испугался только того, что я кому-нибудь расскажу. Он то запугивал меня и угрожал убить, то утверждал, что мне всё равно никто не поверит, он расскажет всем, что это я — распутная девка, которая его соблазнила… Странное дело — он почти никогда не пытался меня подкупить, всегда только угрожал! И я никому не сказала. У меня никого не было в целом свете, кроме него, слуги бы мне не поверили… кроме Анны, но что бедная добрая старушка могла сделать! И я смирилась.

Аврора хотела сказать что-то, ужаснуться, пожалеть, разгневаться, чувства переполняли её, но язык словно отсох, и она могла лишь сильнее прижать ладонь ко рту, не осознавая, что кусает себя.

— Потом это стало повторяться всё чаще и чаще. Он говорил, что это я виновата, что я — демон, соблазняющий его, что я гадкая, испорченная и развратная девчонка. И наверное, это в какой-то мере было правдой, — Люсиль с внезапной застенчивостью опустила глаза. — Потому что далеко не каждый раз, когда это случалось, был мне противен. Порой мне даже… нравилось, — призраки едва ли могут краснеть, но Авроре почудилось, что бледные щёки её диковинной собеседницы чуть потемнели.

— Ты не виновата, — с трудом выдавила она, сумев-таки разлепить пересохшие губы. — Ты ни в чём не виновата, это всё он, твой дядя…

— Теперь-то я понимаю, — на губах Люсиль появилась грустная усмешка. — Но всё это время я чувствовала себя его сообщницей, не меньшей преступницей, чем он сам. Он говорил, что никогда не позволит мне выйти замуж, что я создана для него, а он — для меня, что мы принадлежим друг другу. Грех кровосмешения его не пугал. «Ты всё ещё моя девочка, Люсиль?» — бывало, спрашивал он, гладя меня по волосам. Я часто придумывала, как могла бы освободиться от его власти. То я представляла, что какой-нибудь храбрец убьёт дядю на дуэли и увезёт меня в далёкие края, — но такого храбреца что-то не попадалось, и все мои многочисленные поклонники исчезали, стоило им увидеть тяжёлый взгляд дяди. То я замышляла убить его — отравить или зарезать в постели — но понимала, что у меня не хватит духу. Тюрьмы и пыток я боялась ещё больше, чем его. То я думала сбежать, но боялась, что он вернёт меня и запрёт в замке, откуда я уже никогда не смогу выбраться. Последней моей надеждой был уход в монастырь…

— Но тут появилась я, — прошептала Аврора. — Увидела твой сон, в котором тебя насиловал дядя, и начала задавать вопросы. И ты увидела во мне надежду, потянулась ко мне, почти рассказала мне всё! Именно ко мне ты хотела убежать в то утро, а вовсе не к Деве Марии! Прости меня, — у неё вырвался придушенный всхлип. — Прости, что не смогла помочь тебе. Прости, что не оправдала твоих ожиданий… что подвела тебя.

— Здесь нет твоей вины, — голос Люсиль зазвучал так же ласково, как когда-то при жизни. — Мне надо было бежать тайком, а не бросать дяде вызов, но я так устала постоянно притворяться покорной! Мне хотелось хоть раз в жизни взбунтоваться против его власти! И я крикнула ему в лицо, что ухожу от него, что бегу к тебе, чтобы рассказать тебе всю правду, а уж ты поможешь мне добиться справедливости! Наверное, он страшно испугался, что узнаешь ты, узнают Бертран, Леон и остальные… Не знаю, за что он боялся больше — за свою жизнь или за свою репутацию. Но он незаметно для всех выбрался через окно гостиницы, настиг меня в лесу и заколол кинжалом.

— Бедная Люсиль! — прошептала Аврора. — Как много несчастий выпало на твою долю! Но скажи, как помочь добиться справедливости? Я зашла в тупик, у меня нет никаких улик против твоего дяди! Скажи, как нам доказать его вину?

— Доказать вину? — Люсиль неожиданно громко расхохоталась, так что Аврора испуганно покосилась на дверь: не услышал бы кто! — Думаешь, я хочу, чтобы моего дядю судили по закону? Нет, я хочу, чтобы вы его убили!

И она стремительно растворилась в воздухе, оставив свои последние слова тающим в ночной тишине.

Аврора некоторое время не осознавала, что происходит, пока не поняла, что она уже не сидит, а лежит на постели, сквозь