К. Харрис - Что остается от небес

– Ну надо же, – хмыкнул Квиллиан, проворно застегивая ряд мелких перламутровых пуговок на жилете. – Неужто вы до сих пор не знаете?

– Чего именно?

– Какую глубокую неприязнь мистер Франклин питал к нашему милейшему епископу. Видите ли, как один из высокопоставленных лоялистов, нашедших убежище в Лондоне, бывший губернатор Нью-Джерси неутомимо защищал интересы товарищей по несчастью, засыпая парламент прошениями о предоставлении пособий. Но когда в парламентскую комиссию попало дело самого Франклина, ему выплатили сущие гроши. В основной части иска – сумме примерно в пятьдесят тысяч фунтов – было отказано.

– Почему?

– Френсис Прескотт убедил членов комиссии, что, принимая во внимание изменническую деятельность знаменитого отца, лояльность Уильяма Франклина британской короне сомнительна. По мнению епископа, семейство Франклинов намеренно поддерживало в конфликте противные стороны, дабы оказаться в выигрыше, кто бы ни победил.

– Когда это происходило?

– Слушания комиссии? В конце восьмидесятых.

– И вы считаете, что младший Франклин ждал более двадцати лет, пока не состарился и не сделался немощным, а потом вдруг в один прекрасный вечер решил последовать за епископом в сельскую церквушку и размозжить тому голову?

– La vengeance est un plat qui se mange froid. Возможно, после смерти супруги мистер Франклин ощутил, что ему нечего больше терять. Но это вы у нас знаток убийц, – пожал плечами Квиллиан, – так что, думаю, мне следует смиренно склонить голову перед вашими глубочайшими познаниями предмета.

 «Месть – блюдо, которое подают холодным». Наблюдая, как барон опускает в карман жилета золотые часы с затейливой гравировкой, виконт полюбопытствовал:

– Меня интересует вот что: откуда вам столько известно об отношениях Прескотта и Уильяма Франклина?

Барон прицепил к цепочке от часов брелок.

– Как там в пословице? «Держи друзей близко, а врагов – еще ближе»? Френсис Прескотт сделался моим врагом. Поэтому я поставил себе целью вызнать грязные секретики добрейшего епископа, которые он желал бы утаить, – Квиллиан легонько потянул за сонетку, и на пороге в сей же миг возник его камердинер.

– Вы уже готовы надеть сюртук, милорд? – поклонившись, почтительно спросил слуга. – Мне звать на помощь Джеймса?

Девлин оттолкнулся от подоконника.

– Для того чтобы натянуть на вас сюртук, требуются совместные усилия камердинера и лакея?

– Смею надеяться, вдвоем они справятся, – отрезал денди с оскорбленным видом. – Любой излишек ткани ведет к образованию неприглядных складок. А это недопустимо.

– Не провожайте меня, – потянулся за шляпой и перчатками Себастьян. Но на пороге остановился и, обернувшись, сказал: – С Прескоттом или без, парламент все равно когда-нибудь примет закон об отмене рабства. Неужели вы этого не понимаете?

– Понимаю, – отозвался барон, поправляя манжеты. Коротышка-камердинер держал безупречного покроя сюртук из тонкого сукна, лакей стоял наготове. – Но без Прескотта этого не случится еще лет двадцать, если не более. Как знать? – ухмыльнулся собеседник. – К тому времени я и сам могу умереть.

* * * * *

Уильям Франклин стоял у открытого края длинного, приземистого строения, которое протянулось на несколько сотен футов вдоль Пентон-плейс, возле Хэнгинг-Филдс. Сооружение, служившее канатной мастерской, имело низкие, не выше пояса, кирпичные стены и простую односкатную крышу, опиравшуюся на ряды бревенчатых столбов. Под этим навесом пеньковое волокно скручивали в нити, а затем свивали в канаты. Ровное плетение было возможно только при полном вытягивании веревок в длину, чем и объяснялась значительная протяженность мастерской.

– Поразительно, не правда ли? – обратился Франклин к приблизившемуся виконту. Чтобы быть услышанным, американцу пришлось перекрикивать клацанье вращающихся металлических колес. – Когда я был совсем еще мальчишкой, отец частенько водил меня в похожую мастерскую на берегу бухты в Филадельфии. Эллен тоже нравится это место.

– Внучка сегодня не с вами?– Себастьян прищурил глаза от клубившейся над волокнами пыли. Здесь было грязно, тяжелый дух просмоленной пеньки и шум скручиваемых нитей наполняли воздух.

– Она бы пошла, но захотела закончить письмо своему отцу, – улыбка пожилого джентльмена слегка поугасла при воспоминании о своенравном отпрыске. – Темпл все время обещает навестить дочь, однако никак не соберется приехать. Знаете, у него остались бумаги Бенджамина. Я настаивал на их публикации, даже предлагал свою помощь. Только сын и слушать об этом не желает.

Девлин внимательно посмотрел в морщинистое лицо американца. Судя по тому, что виконту удалось выяснить, семейные дела мужчин из рода Франклинов курьезно повторялись из поколения в поколение. Уильям Франклин, будучи незаконнорожденным, оставил своего собственного незаконнорожденного сына на воспитание Бенджамину. А Темпл Франклин, в свою очередь, оставил свою незаконнорожденную дочь Эллен на воспитание Уильяму. Это было выдающееся семейство, но со странностями. «С другой стороны, – подумал Себастьян, – у многих семей, пожалуй, имеются странности, и у каждой свои».

– Поговаривают, именно епископ Прескотт повлиял на решение парламентской комиссии отклонить большую часть вашего иска?

Франклин окинул собеседника понимающим взглядом.

– Так вот почему вы здесь? Узнали о заключении комиссии? Поверьте, милорд Девлин, – хмыкнул американец, – если у меня и возникало желание пристукнуть Френсиса Прескотта, то это было двадцать четыре года назад, а вовсе не на прошлой неделе.

– Порой обиды накапливаются.

– Да, это верно, – согласился старик. Вытащив из кармана старомодного, запятнанного табаком камзола простенькие золотые часы, он прищурился на циферблат. – Я обещал сводить Эллен на мороженое к Гюнтеру. Но у меня еще есть пара минут.

Это движение всколыхнуло в памяти Себастьяна какое-то воспоминание, вызвало мысль, проскользнувшую и исчезнувшую прежде, чем удалось ее уловить.

Виконт перевел взгляд туда, где рабочий мастерской деревянным конусом с выемками, так называемым топпером, проводил по нитям, чтобы те скручивались туже. Следовало держать пряди одинаково натянутыми, без провисания, пока не будет сплетен весь канат. А ведь обычно длина морского каната равнялась тысяче футов.

Зато, чтобы повесить человека, к примеру, за убийство, требовалась веревка гораздо короче.

– Господи, – произнес Себастьян вслух, крепче сжав руками край низкой кирпичной стенки и уставившись на свивавшиеся в канат волокна. – Как я не подумал об этом раньше?