Кармен. Комсомол-сюита - Зоя Орлова

— Свой уделал? Или чужой? — Она спрашивала без особого любопытства, как про что-то бытовое, обыденное. И вдруг снова уставилась на меня, цепко разглядывая. — Погоди-ка… Ты, что ли, на новый-то год выступала? Это ж ты была! Ну точно, ты…

— На новый год? Ну да, я. А что?

— Так это ты, значит, с сынком Аделаиды ходишь? — Степановна вздернула брови и закрыла рот руками. Несколько секунд она сидела так, хлопая ресницами, а потом выдохнула, — Так это он тебя разъе… расхреначил-то? Он? А застудилась-то где? В снегу, что ли, он тебя валял?

— Либесшпиль, — быстро проговорила я.

— Че?

— Любовные игры. Увлеклись немного, — нервно улыбаясь, пояснила я.

Степановна всплеснула руками.

— Вот ты посмотри, че деется-то… — заговорила она громким, свистящим шепотом. — Это че ж он творит-то, злыдень⁈ Одному руку сломал, другому морду набил, свою же девку в сугроб затолкал да чуть не порвал. Вот ведь сволочь, а!

— Руку сломал? — встрепенулась я. — Кому? Когда?

Санитарка налила себе водки в чайную чашку, отпила половину, захрумкала пряником.

— У моей приятельницы внуку, — объяснила она. — Вадик-то, внук моей подружайки-то, должон был с тобой выступать. Он на этом… как его… на кардионе играет. А Аделаидкин-то сынок ему руку-то и сломал, лихорадка его заешь. И ведь когда сломал-то? Аккурат перед выступлением, недели за полторы или за две, кажись. Представляешь? Вот ведь сволочь.

Она снова приложилась к чашке. А я чуть не выронила свою. Так вот оно что! Значит, Вадим тогда не упал вовсе, а попал под горячую руку этому ревнивому идиоту! И эта тварь еще меня успокаивала: «Ничего, как-нибудь сладится… Песня от этого хуже-то не станет… Еще как справитесь!». Сволочь! Фашист недобитый!

Степановна с интересом наблюдала за мной, выглядывая из-за своей чашки.

— Не знала, да? — уточнила она сочувственно. — Вадик-то всем сказал, что, мол, на улице поскользнулся, темно, мол, было да скользко очень. А оно вон че. Так что сволочь он, твой Леха, сволочь и есть. Ты уж не обижайся.

Я замотала головой.

— Да что вы, Степановна, я совсем не обижаюсь. Наоборот. Хорошо, что вы мне сейчас рассказали. Я ведь послала Блинова. Теперь понимаю, что все правильно сделала. Жаль только, что так поздно…

Она покивала понимающе и снова налила себе водки.

— Жаль, что тебе нельзя-то. А то бы выпили за помин любови непутевой, да за новую любовь.

— Путевую?

— А как же! Конечно. За новую, путевую да хорошую. За нее! — объявила Степановна, приподняла приветственно чашку и выпила до дна. Я поддержала тост своей чашкой с чаем.

Мы еще посидели, поболтали «за жизнь». Потом я вернулась в палату. Соседка-бульдозер утихла. Осторожно, чтобы не скрипеть пружинами, я легла на свою койку и, прежде чем заснуть, мысленно сказала себе «молодец». Все-таки, я все сделала правильно. А сплетни? Сплетни стихнут. В конце концов, еще на журфаке один мудрый преподаватель не раз говорил нам: «Боитесь сплетен? Идите в другую профессию».

* * *

«И потянулись к Ленину ходоки со всех волостей…» Первой ко мне в больницу прибежала Женя, с мандаринами и кулечком сладких крендельков с корицей. Она тревожно вглядывалась в мое лицо, заглядывала в глаза, словно искала подтверждение каким-то своим опасениям.

— Женя, ты чего? На мне узоров нет, — заметила я.

— Просто… я слышала… так, случайно услышала… — замялась она.

— Не знаю, чего ты там «случайно» слышала, только все это чушь собачья, — уверенно заявила я и улыбнулась. — Я умудрилась здорово простыть, когда шла тогда с баскетбола. Не подумала, оделась слишком легко, а вечер был морозный, сама же помнишь. — Женя радостно закивала. — Ну вот и пожалуйста, махровый цистит, понимаешь, во всей красе. Ты знаешь что такое «цистит»?

— Нет.

— Вот и молодец, и не надо. Короче, Жень, береги попу с молоду и всегда надевай теплые штанишки, — наставительно говорила я. А подруга смотрела на меня, приоткрыв рот. — Всем нашим передай мой пламенный привет, скажи, что все со мной хорошо, и через пару недель буду дома. Ну вот. А у тебя что новенького?

Женька смутилась, захлопала ресницами, а потом затараторила, рассказывая новости наших общих знакомых. В конце сказала с загадочной улыбкой:

— А Миша Вихляев просил тебя поцеловать. — И чмокнула меня в щеку. — Он к тебе тоже зайдет скоро. Просил узнать, что тебе принести.

— Миша? — я театрально подняла брови и сделала удивленные глаза. — Прямо целый Миша? Сам зайдет? С ума сойти! — Мы рассмеялись. — Пусть принесет что-нибудь почитать, про шпионов. А еще пару блокнотов и шариковых ручек.

Женя обещала, что все передаст.

Михаил пришел следующим вечером. Он тоже принес мне мандарины, а еще пару шпионских романов из серии «Библиотечка военных приключений». Книги были пошарпанные, но еще крепкие, видимо, их часто читали. Пока я разбирала гостинцы, Вихляев внимательно наблюдал за мной. Я вытащила из кулька самый симпатичный, на мой взгляд, мандаринчик и начала не торопясь чистить.

— Миша…

— Да…

— Ты мне друг? — спросила я беспечно, отделяя дольку от оранжевого, перепончатого мандаринового тельца.

Вихляев напрягся и, выдержав секундную паузу, проговорил напряженно:

— Жениться не могу, извини.

— Чего?

Я рассмеялась. У него изумленно вытянулось лицо, а через секунду он тоже с облегчением рассмеялся.

— Что, казак, очко жим-жим? — сквозь смех спросила я и протянула ему пару мандариновых долек.

Он тихо чертыхнулся, сунул фруктовинки в рот и зажмурился от кислого сока.

— Тьфу ты… — проговорил он, жуя, — я-то черт-те чего подумал…

— А мне вот теперь любопытно, почему ты жениться не можешь, а? — Мне и правда стало любопытно. — Сам проболтался.

Мишка замялся, порозовел и отвел глаза в сторону. Наконец дожевал кислый мандарин, проглотил с трудом и, не глядя на меня, ответил:

— Мое сердце занято навеки.

Это было не смешно. Совсем. Мне вдруг стало так грустно… Почему-то подумалось: «Бедный Миха…».

— Не волнуйся, Миш, тебе не придется срочно жениться на мне, чтобы спасти мою девичью честь. И морду бить за меня тоже никому не надо. Извини, друг, я не хотела тебя обидеть.

Он вздохнул тихонько и снова повернулся ко мне.

— Проехали, — сказал примирительно. — Так