Анатомия любви - Дана Шварц

поклон. Из его карманов на пол посыпались игральные карты и несколько фальшивых монет, и он залился краской, быстро распихивая их назад.

– А больше тебе рассказать нечего? Ты больше совсем ничего не помнишь? Может, там был одноглазый человек? Тот доктор, в анатомическом театре, был с повязкой на глазу?

Мунро снова глотнул виски.

– Это вся история. Пробыл в больнице, пока не отпустили домой, заглянул в паб, а потом отправился сюда, искать Джека. А насчет доктора… Точно не скажу. Эта часть вся будто в тумане. Я бы не заметил, даже будь он трехглазым, сказать по правде.

Хейзел села, задумавшись. Кто-то похитил Мунро, использовал на нем эфириум – а чем еще это может быть? – и отрезал руку. Это все, что было известно. Среди неизвестных были «кто» и «почему». Неизвестный некто вызывал беспокойство, но не такое сильное, как возникший вопрос: когда он снова нанесет удар? Потому что было очевидно, по крайней мере Хейзел, что, кто бы ни похищал и ни калечил бедняков в Эдинбурге, он явно не собирался останавливаться.

Хейзел отправила Чарльза за констеблем, который прибыл в Хоторнден на закате. Его усы были густыми и щетинистыми, как метелка, а ноздри раздраженно раздувались с того самого момента, как он пересек порог.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – обратилась к нему Хейзел. – Йона, принеси горячего чаю.

– Спасибо, мисс, – ответил он и чинно устроился в кресле напротив Мунро, развалившегося на диване.

Хейзел поморщилась, взглянув на Мунро глазами констебля: вымазан в грязи и саже, рукава рубашки обтрепаны, вокруг витает запах алкоголя.

– Итак, – подвел итог констебль, когда Мунро закончил свою историю, – ты напился, увидел кошмар, а наутро проснулся без руки.

Хейзел разгневанно поднялась.

– Нет, все совсем не так! Что-то происходит в Анатомическом обществе – неизвестно, замешаны ли в этом его члены, но преступники используют анатомический театр. И их эфириум. Вам необходимо по меньшей мере провести расследование!

Теперь поднялся констебль. Его усы тряслись, пока он говорил, а изо рта с каждым звуком «п» летели капельки слюны.

– Вы… мисс… не пытайтесь приказывать, что мне необходимо предпринять. В этом или любом другом случае. Поскольку вы родом из достойной семьи, я, пожалуй, предположу, что этот… этот… этот жалкий шарлатан обманом пытался добиться вашего сочувствия и денег, а не что вы по собственной воле вызвали меня, желая сыграть грубую шутку.

– Сэр, вы не так поняли, – сказала Хейзел. – Он говорит правду. Он не единственный, кто лишился части тела. Что-то…

Констебль перебил ее, пренебрежительно фыркнув и покачав головой.

– Ваш мозг слишком празден, мисс. Вы его совсем не используете. – Он надел шляпу и наклонился к Хейзел, чтобы сказать кое-что, не предназначенное для ушей Мунро. – Между нами говоря, такое сплошь и рядом случается с этим сбродом из Старого города. Они находят жалостливого человека и выдумывают всевозможные истории, чтобы вызвать как можно больше сочувствия.

Хейзел отодвинулась от него.

– Могу заверить вас, сэр, вы не правы.

Верхняя губа констебля дернулась, усы вновь задрожали.

– Я служил с вашим отцом в Королевском флоте, несколько лет дрался с французами. Сегодня я прибыл в Хоторнден из одолжения. Но вот что я вам скажу, мисс: надеюсь, ваш отец вернется до того, как его дочь превратится из обычной глупышки в парию.

29

Ни один из пациентов с римской лихорадкой, которых Хейзел лечила корнем бородавочника, полностью не поправился, но, к ее глубочайшему облегчению, ни один из них и не умер. Похоже было, что ей удалось сдержать болезнь – ограничить ее заразность и уменьшить смертоносность – пусть даже не получилось ее полностью победить. Пока.

Хейзел тщательно записывала все о своих пациентах и их прогрессе. Копию этих записей она отправила вместе с письмом доктору Бичему, от которого, к ее смятению, до сих пор не пришел ответ.

– Чем же он так занят? – со стоном жаловалась она Йоне, удаляя щепку, застрявшую в голени маленького мальчика. – Сколько требуется времени, чтобы ответить на письмо?

Йона подала ей хлопковый тампон и спирт для обработки.

– Не так много времени прошло, мисс. А он очень знаменитый доктор, не так ли? Наверняка получает целую гору писем.

– Ну да, полагаю, что так, – буркнула Хейзел. Щепка выскочила из ноги мальчика, не успел тот даже вскрикнуть. – Вот. Теперь ты в полном порядке. Только впредь держись подальше от занозистых перил. Повезло, что тебе досталась всего лишь маленькая щепочка.

Йона проводила мальчика и пригласила к Хейзел следующего пациента, рыжеволосого юношу в коричневом камзоле, явно знававшем лучшие дни. У юноши был усталый и бледный вид. Его поношенная рубашка была порвана у горла и носила следы явно неумелой починки.

– Берджесс! – удивленно воскликнула Хейзел.

Ей пришлось сдержать странное желание кинуться к нему с объятиями, вызванное чистым потрясением от того, что он, словно призрак, возник в ее лаборатории в Хоторндене.

– Я… я прошу прощения, – сказал Берджесс, в замешательстве нахмурив светлые брови. – Не думаю, что имел удовольствие. Но… говорят, сюда можно обратиться за лечением?

Он посмотрел за спину Хейзел, предполагая, что где-то там находится доктор-мужчина. С одной из коек в солярии донесся стон.

– Гилберт Берджесс, – повторила она. – Ты не узнал меня. Само собой. – Она собрала волосы в кулак на затылке. – Джордж Хейзелтон к вашим услугам.

И тут – то ли от шока, то ли от жара – Берджесс потерял сознание.

– Я просто не могу в это поверить, – заявил он, проснувшись на одной из коек в замке.

Осмотр не отнял много времени – у пациента обнаружился сильный жар и свежие язвы по всему телу. Это была римская лихорадка. Йона принесла ему миску овсянки с вареньем. Он рассеянно помешивал ее, не в силах заставить себя поесть.

– Девушка, все это время. Прошу прощения, даже леди. И никто не догадался. Боже, я бы убил за возможность увидеть лицо Траппа в такой момент.

– Ну, кое-кто догадался. Доктор Стрейн узнал меня и запретил посещать его лекции.

– А мы все гадали, куда ты делась, когда перестала появляться. Некоторые парни предполагали, что дело в болезни, или поспешной женитьбе, или в чем-нибудь подобном. Трапп пытался всех убедить, что ты в бегах из-за карточных долгов, но я-то знал, что это полная чушь.

– И как там теперь дела? – спросила Хейзел, стараясь говорить ровным тоном. – На занятиях, я имею в виду. Что вы там сейчас изучаете?

Берджесс смутился и уставился на свою кашу, порозовевшую из-за малинового варенья.

– Я бросил учебу, – признался он. – Пару недель назад. Я мог бы свалить все на