Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

— Просто хотел одолжить у тебя немного.

— Зачем вам это? Не понимаю.

— Вздор, Дэвид. Мне-то, надеюсь, ты не откажешь.

Если б я не был болен, я бы ему отказал. Но в ту минуту я думал только о том, как бы избавиться от лица, склонившегося надо мной. Словом, я дал ему денег.

Наутро, к исходу вторых суток нашего пребывания в Клетке, мне значительно полегчало. Правда, слабость в теле была еще сильная, но сознание ко мне вернулось, и я видел уже подлинные очертания предметов, а не искаженные формы. Вернулся и аппетит. Не дожидаясь приглашения, я встал, позавтракал, а затем вышел на свежий воздух и сел на пригорке неподалеку. День был чудесный, нежаркий, тихий, и я просидел до полудня в приятной дреме, нарушаемой изредка лишь голосами слуг и дозорных, доставлявших провизию и донесения. Двери Клетки в эти часы были открыты для всех, и у Клюни собирался чуть ли не весь его двор.

Войдя в дом, я увидел, что Алан и Клюни уже отложили карты и расспрашивают о чем-то слугу. Вождь обернулся ко мне и сказал что-то по-гэльски.

— Я по-гэльски не понимаю, сэр, — отвечал я.

После злополучной карточной истории все, что бы я ни говорил и ни делал, вызывало у Клюни раздражение.

— В вашем имени и то больше толку, чем в вас самих, — сердито промолвил он. — Имя-то у вас подлинно гэльское. Ну, да дело вот в чем. Мой дозорный доложил, что дорога на юг свободна. Я желал бы знать: в состоянии ли вы идти?

Я увидел на столе карты, но золота на нем уже не было — одна только кучка исписанных бумажек, но всё на стороне Клюни. Я заметил также, что Алан глядит как-то странно, растерянно и с явным неудовольствием. Тяжелое предчувствие сдавило мне сердце.

— Не могу утверждать, что вполне поправился, — ответил я, не сводя глаз с Алана. — Но на худой конец, у нас есть кое-какие деньги, а коль есть деньги, и дорога легче.

Алан закусил губу и потупил глаза.

— Дэвид, — наконец вымолвил он, — я проиграл деньги.

— Как? И мои?

— И твои, — тяжело вздохнув, отвечал он. — Тебе не нужно было давать мне деньги. Я за картами совершенно теряю голову.

— Помилуйте, о чем речь! — воскликнул Клюни. — Мы же играли так, ради забавы. Если угодно, вы получите ваши деньги сполна, даже в двойном размере. Было бы странно, право, если бы я оставил их у себя. Чтобы я чинил препятствия джентльменам, да еще при таких щекотливых обстоятельствах! Странно так полагать! — вскричал он, побагровев, и принялся доставать из кармана гинеи.

Потупив голову, Алан не отвечал ни слова.

— Мне нужно переговорить с вами, сэр, — сказал я, обратясь к Клюни. — Не угодно ли проследовать со мной за порог?

Клюни с живостью изъявил согласие, но в лице его проглядывали волнение и раздраженность.

— Прежде всего, сэр, — начал я, как только мы вышли, — я хотел бы выразить вам признательность за великодушие.

— Что за вздор! — вскипел он. — При чем здесь великодушие? Я весьма сожалею об этой досадной истории, но чем прикажете заниматься?! Я томлюсь здесь, как зверь в клетке. Натурально, когда приходят друзья, я усаживаюсь с ними за карты, а если они проигрывают, то это отнюдь не значит…

Он запнулся, не находя что сказать.

— Вот именно, — сказал я, — когда они проигрывают, то вы прощаете им их проигрыш, а когда они в выигрыше, так они уходят от вас, прихватив ваши деньги. Я уже говорил, что признателен вам за великодушие, но мне неловко, поверьте, принимать эти деньги.

Последовало короткое молчание, во время которого Клюни все порывался что-то сказать, но не мог выговорить ни слова. Лицо его все багровело и багровело.

— Я еще молод, сэр, — продолжал я, — и прошу вашего совета. Посоветуйте мне, как посоветовали бы своему сыну. Мой друг по всем правилам проиграл эти деньги, но также по всем правилам он чуть было не выиграл у вас сумму значительно большую. Могу ли я принять эти деньги? Честно ли это? Во всяком случае, вы, конечно, понимаете, что любому человеку, у кого есть хоть какое-то самолюбие, нелегко будет принять этот дар.

— Мне это тоже все нелегко, мистер Бальфур, — сказал Клюни. — Вы, кажется, полагаете, что я нарочно заманиваю сюда бедных, горемычных людей, чтобы потом оскорбить? Я не позволю, чтобы в этом доме кто-либо из моих друзей подвергался оскорблениям! Но я не потерплю, слышите, не потерплю, — в порыве гнева вскричал он, — чтобы они говорили здесь оскорбительные речи!

— Могу сказать вам в свое оправдание, сэр, что играть в карты на деньги — занятие для джентльмена далеко не лучшее. Итак, я жду вашего совета.

Я уверен, что, если Клюни кого и ненавидел, так это Дэвида Бальфура. Он смерил меня враждебным взглядом, и на его лице я прочел вызов. Но то ли молодые мои лета остудили его воинственный пыл, то ли он усмотрел в моих словах справедливость, — как бы то ни было, он сдержался. Разумеется, эта карточная история поставила каждого из нас в щекотливое положение, ведь притом задевалось самолюбие; тем достойнее был ответ Клюни, обратившегося ко мне со словами:

— Вы, мистер Бальфур, чересчур щепетильны и добродетельны, но, я вижу, вы человек смелый. И вот вам мой совет: примите эти деньги. Уверяю вас, то же самое я посоветовал бы и своему сыну. Позвольте пожать вам руку.

Глава 24

Ссора

Под покровом ночи мы с Аланом переправились через Лох-Эррохт и пошли вдоль его восточного берега к другому тайному убежищу Клюни, находившемуся в верховьях Лох-Ранноха. Всю поклажу, включая фризовый плащ Алана, тащил на себе слуга-проводник, тщедушный на вид малый, которого, казалось, я мог бы переломить, как соломинку, но удивительно: если у меня, бывало, подгибались колени от одной лишь половины его ноши, то ему управляться со всей нашей поклажей было словно нипочем. Он семенил с ней рысцой, точно пони с охапкой сена.

Надо ли говорить, как приятно было идти налегке. Если бы не это новое ощущение легкости, я, наверное, не протащился бы и двух шагов. Я еще не оправился после болезни, страшно