Юлия Леонова - Звезда Любви

Мишель спешил. Приехав домой, он сразу направился в спальню, которую предоставил в распоряжение Шеховского. Поль спал, но Горчаков, особо не церемонясь, просто встряхнул его за плечо.

— Какого черта?! — подскочил Шеховской, но увидев приятеля, успокоился. — Который час? — бросил он, всматриваясь в лицо Горчакова в призрачном свете единственной свечи.

— Два часа, — отозвался Мишель. — Извини, но новости таковы, что я не мог ждать до утра. Я у Вильегорских виделся с Полин.

Павел тяжело вздохнул. Упоминание сестры Жюли вновь растравило душу, напомнило о собственной глупости и эгоизме. Не самые приятные воспоминанья, — вздохнул он и вопросительно посмотрел на Горчакова, ожидая продолжения. В конце концов, ведь не о Полин же он пришел говорить с ним, ворвавшись в спальню посреди ночи?

Полина Львовна, — иронично улыбнулся Мишель, — просила передать тебе дословно: если у тебя осталась хоть капля порядочности, и тебе не безразлична судьба Жюли, то ты должен поспешить. Неделю назад Кошелев увез сестру в Кузьминки. Зазноба твоя, оказывается, сговорена с соседом Кошелевых, бароном Четихином.

— Слышал о таком, — нахмурился Павел, запуская пальцы в густые кудри. — Когда ты сказал, неделю назад?! Матерь божья, это ж времени сколько потеряно! — прошептал он потрясенно.

— Потому я и не стал дожидаться. Собирайся-ка ты наутро в Ильинское, — похлопал его по плечу Горчаков. — Сергей Львович на долгих поехал. Ежели на почтовых вслед пуститься, нагнать не нагонишь, но все ж до венчания должен успеть, не сразу же в церковь они поедут? О деньгах не думай! — уже стоя на пороге, добавил Михаил.

Проснувшись, Жюли сползла с постели и босиком прошла к зашторенному окну. Отодвинув портьеру, она замерла в каком-то странном оцепенении. Три дня минуло с тех, пор как она и брат вернулись в Кузьминки. Парк вкруг усадьбы, наливавшийся великолепием красок осени, когда она уезжала из дому, уже успел растерять весь свой яркий убор, и ныне выглядел голым и унылым. Девушка не замечала того, что дрова в печи давно прогорели, и прохлада окутала комнаты, а ледяной пол холодил босые ступни, — внутри нее было также холодно и пусто, как в парке за окном.

Ей почему-то казалось, что день этот будет непременно серым и унылым, что природа будет скорбеть вместе с ней, но, вопреки ее ожиданиям, восток занялся нежным румянцем рассвета, предвещая ясный солнечный день. Горестно вздохнув, она выпустила бархат портьеры из своих пальцев и бросила быстрый взгляд на подвенечное платье, заботливо разложенное руками Пелагеи на кресле. Платье было изумительным: поверх белоснежного атласа надевался чехол из газа, вышитый по подолу искусными руками неведомой ей мастерицы. По дороге домой они заезжали в Москву, и брат уплатил за это платье двойную цену, перекупив заказ у модистки. Предназначалось оно другой юной барышне, но не было вовремя оплачено, чем и воспользовался Серж. Фата из французского кружева, которое ей отдала Полин перед отъездом, была столь же тонкая и воздушная, что походила на морозный узор на стекле. Но Жюли, глядя на всю эту красоту, с содроганием подумала о том, что настал тот злосчастный день, когда она должна будет, покорившись воле брата, встать в храме подле барона и произнести обеты и клятвы, которые навечно свяжут ее с ненавистным ей человеком. Вчера, когда барон приезжал к ним в имение, чтобы вручить ей свадебный подарок, — белую шаль из тонкой шерсти, дабы она могла прикрыть свои почти обнаженные платьем плечи, — Юленька предприняла отчаянную попытку поговорить с ним начистоту. Она взывала к его разуму и сердцу, говорила, что их совместная жизнь не будет счастливой, потому как не испытывает она к нему никаких теплых чувств, но Александр Алексеевич, не дослушав, резко оборвал ее:

— Глупости! Любовь не главное в браке, — глубокомысленно заметил он, — куда важнее, чтобы супруга питала уважение к своему мужу и во всем придерживалась его мнения.

В отчаянии Жюли призналась, что любит другого, но и на это у барона нашелся ответ. Оказывается, Сергей Львович предупредил его об ее… э-э… детском увлечении князем Шеховским, но это все пройдет, как только они станут жить, как муж и жена, и она поймет, что никакой другой мужчина не сможет составить ее счастья. А князя ей лучше позабыть, потому как не пара она ему, и он — тут Четихин искренне рассмеялся, настолько невероятным показалось ему это предположение — уж точно не примчится за ней, чтобы доказать всему свету обратное.

После такого разговора она весь ужин просидела в полном молчании, не слыша обращенных к ней слов будущего супруга. Подняв глаза на брата, Жюли вздрогнула. Сергей был в бешенстве, с трудом изображая напускное спокойствие, и только один Четихин был безмятежно счастлив, так что не замечал ни убийственной ярости хозяина усадьбы, направленной на его невесту, ни безразлично-подавленного состояния самой Жюли.

Мне все равно, — твердила она себе на протяжении всего ужина, кусая губы, чтобы удержать подступающие к глазам слезы. И все же, не выдержав, разрыдалась и убежала в свою комнату. Александр Алексеевич снисходительно объяснил все нервами, которые, как и у всякой невесты, разыгрались у нее перед венчанием.

Подойдя к зеркалу, Юленька окинула внимательным взглядом свое отражение. Ну почему она так красива! Была б она дурнушкой, разве позарился бы на нее Четихин? А что, если изуродовать себя? — вдруг подумалось ей. — Может, тогда барон откажется от нее? Порывшись в корзинке с рукоделием, Юля выхватила оттуда ножницы. Перекинув на грудь толстую длинную косу, она, стиснув зубы и с силой сжимая кольца, кое-как обрезала ее около шеи. Разжав пальцы, девушка уронила на пол и ножницы, и волосы. Закрыв лицо руками, она долго не решалась взглянуть на себя в зеркало. Резко обернувшись на звук открывшейся двери, так что короткие кудряшки взметнулись вокруг ее лица, Жюли застыла на месте. Пелагея, схватившись рукой за обширную грудь, замерла в дверях.

— Батюшки-светы, Юлия Львовна! Да что ж Вы наделали-то?!

Жюли повернулась к зеркалу. Криво остриженные пряди не доставали даже до плеч, но она улыбнулась своему отражению впервые за последние две недели.

— А что, Пелагеюшка, может, не захочет барон меня такую в жены брать?! — рассмеялась она.

Наклонившись, Жюли подняла ножницы и протянула их своей пожилой няньке.

— Ты уж подравняй, да покороче, — попросила, присаживаясь на стул перед зеркалом.

Охая и причитая, Пелагея принялась выравнивать безжалостно отхваченные кудри.

— Короче режь! — нахмурилась Жюли.

— Не могу! — вздохнула Пелагея. — Ну, девка, ну натворила ты делов-то! Куда ж я теперь фату-то крепить буду? — едва не плача, проговорила она.