Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

Известия были ужасные, а письмо миссис Стюарт, доставленное нам испольщиком, лишь усугубляло тревогу. В нем она заклинала Алана не попадаться на глаза врагов, наказывала беречься, не то ни ему, ни Джеймсу не избежать смертного приговора. Деньги, посылаемые ею, она с трудом выпросила. Она молила небо, чтобы нам их хватило. К письму прилагалась афиша с описанием наших примет.

Мы глядели в нее с любопытством и с затаенным страхом. Точно так глядят на дуло неприятельского ружья, как бы желая убедиться в верности прицела. Об Алане было объявлено следующее:

«…рост малый, лицо рябое, тридцати пяти лет от роду, носит шляпу с перьями, синий французский мундир с серебряными пуговицами и потускневшими галунами, красный камзол и черные плисовые штаны».

Обо мне сообщалось:

«…рослый, семнадцати лет от роду, носит потрепанную синюю куртку, старую горскую шапочку, синие штаны без чулок, нижнешотландские башмаки с продранными носками. Говорит на нижнешотландском наречии. Бороды не имеет».

Алан остался удовлетворен столь лестным вниманием, оказанным его щегольскому наряду, лишь на слове «потускневшие» в глазах его мелькнула досада, и он принялся самым тщательным образом осматривать свои галуны. Что касается меня, то жалкий облик, в котором предстал я в афише, не сильно меня раздосадовал; я тоже был по-своему удовлетворен, ведь, коль скоро я сменил лохмотья на новое платье, мои приметы уже никак не могли меня выдать, даже напротив, они обеспечивали мне безопасность.

— Алан, вам нужно переменить платье, — заметил я.

— Что за вздор! — удивился он. — У меня нет другого мундира. Хорош бы я был, если б приехал во Францию в твоей шапчонке!

Эти слова навели меня на тягостные размышления. Расставшись с Аланом, облаченным в столь опасное одеяние, я мог бы, не боясь ареста, спокойно возвращаться домой. Даже если допустить, что меня арестуют, против меня наберется мало улик. Но если меня схватят с человеком, которого подозревают в убийстве, положение мое будет незавидно. Великодушия ради я не осмеливался высказать Алану эти мысли, тем сильнее тревожили они меня.

Сомнения овладели мной пуще прежнего, когда испольщик извлек из кошелька четыре золотые гинеи и кучу мелочи на полгинеи с лишком. Правда, это было больше, чем имел я сам, но ведь Алан с пятью гинеями держал путь во Францию, тогда как я со своими двумя только до Куинсферри, поэтому общество Алана было не только опасно для жизни, но и обременительно для моего кошелька.

Между тем у моего честного друга, очевидно, не было и подобия таких мыслей. Он искренне верил, что оказывает мне дружескую помощь и покровительство. Мне оставалось только втайне роптать и полагаться на волю случая.

— Да-а, маловато, — заметил Алан, кладя кошелек в карман. — Но впрочем, думаю, я обойдусь. Да, кстати, Джон Брек, за тобой еще моя пуговица. Изволь вернуть ее, и тогда мы с джентльменом можем спокойно пуститься в дорогу.

Но испольщик, пошарив в своем споране, который, по горскому обычаю, висел у него на груди (хотя одет он был по-нижнешотландски, в кафтан, под коим виднелись матросские штаны), стал делать странные движения глазами, то выпучивая их, то хлопая веками, и наконец пробормотал: «Она потеряла», подразумевая под этим, что он, кажется, потерял пуговицу.

— Что? Как ты сказал?! — вскричал Алан. — Потерять пуговицу, которую носил мой отец! Да знаешь ли ты, как тебя после этого называть! Я тебе скажу, Джон Брек. Это твой самый скверный поступок со времени, как ты появился на свет!

При этих словах Алан упер руки в колени, скривил губы в усмешке и посмотрел на испольщика так грозно, что в глазах его вновь мелькнул огонек, не предвещавший врагам Алана ничего доброго.

Быть может, испольщик и впрямь был честный малый, а может быть, он хотел сплутовать, но, увидев, что он один против двоих да к тому же в пустынном месте, рассудил за благо вернуть припрятанное, — как бы то ни было, пуговица была тотчас найдена и отдана Алану.

— К чести Макколов, что она нашлась, — сказал Алан и, повернувшись ко мне, прибавил: — Прими обратно мою пуговицу, Дэвид. Благодарю тебя за одолжение. Я тебе и так по гроб обязан.

Затем в самых дружеских выражениях он попрощался с испольщиком, говоря ему напоследок: «Ты оказал мне добрую услугу, рисковал головой. Ввек тебя не забуду, добрая ты душа».

Наконец испольщик пошел восвояси, а мы с Аланом, собрав вещи, поспешили в другую сторону.

Глава 22

Бегство. Вересковая пустошь

Поутру, на восьмом часу бесконечно долгого, тяжкого перехода, мы дошли до конца горного кряжа. Впереди простиралась неровная низина — вересковая пустошь, которую нам предстояло пересечь. Солнце взошло и светило прямо в глаза. Из низины поднималась дымка тумана. По словам Алана, стой там эскадронов двадцать драгун, мы бы их все равно проглядели.

В ожидании, когда разойдется туман, мы расположились на небольшом пригорке, на склоне, приготовили драммах и стали держать совет.

— Как думаешь, Дэвид, — в раздумье проговорил Алан, — дожидаться ли нам темноты, или, может, рискнем — пойдем дальше?

— Ну, если дело стало только за этим, то я, хоть и устал немного, но идти могу. Пройду хоть еще столько же.

— Э, нет. Не так все просто. В Аппине нам оставаться нельзя — верная смерть. К югу тянутся земли Кэмпбеллов — туда путь заказан. Идти на север… но на север какой нам смысл: тебе надобно в Куинсферри, мне во Францию. Что же, остается на восток.

— Ну, на восток так на восток, — бодрым голосом отозвался я, а про себя подумал: «Ступали бы вы своею дорогой, сударь, а я пошел бы своей. Право, было бы лучше для нас обоих».

— На востоке, как видишь, у нас вересковая пустошь, — заметил Алан. — Дело рискованное. Там, как спустимся, уж не спрячешься, не удерешь. Место голое, все как на ладони видно. Стоит красномундирникам подняться на гору — и пиши пропало. За несколько миль высмотрят. Как пришпорят коней… Скверное это место, Дэвид. День здесь, позволю себе заметить, хуже потемок.

— Послушайте, что я вам скажу, Алан. Аппин для нас и впрямь верная смерть.