Вирджиния Эндрюс - Рассвет

«Папа, как мог ты это сделать? Как мог это сделать!» – кричало все во мне.

Вдруг раздался стук в мою дверь. Я быстро убрала жемчуг и вытерла лицо.

– Кто там?

Дверь медленно открылась, и в нее заглянул красивый мужчина, одетый в желтовато-коричневый спортивный пиджак и соответствующие брюки. Его светло-каштановые волосы были аккуратно зачесаны назад с боков, но с маленькой, мягкой волной спереди. На висках была уже легкая седина. Прекрасный, сильный загар контрастировал с синевой его глаз. Я подумала, что он выглядит жизнерадостным и элегантным, как кинозвезда.

– Привет, – сказал он, глядя на меня. Я не ответила. – Я твой отец, – сказал он так, словно я должна была это знать. – Рэндольф Бойс Катлер. – Он протянул мне руку для пожатия. Я не могла и вообразить, что когда-нибудь буду представлена папе и буду пожимать ему руку, как незнакомцу. Папы, как мне казалось, должны обнимать своих дочерей, а не пожимать им руки.

Я вглядывалась в него. Он был высоким, по крайней мере, шесть футов, два или три дюйма, но стройным. У него была нежная, как у Филипа, улыбка и мягкий рот. Все во мне говорило, что этот мужчина, стоящий сейчас передо мной, был мой настоящий отец, поэтому я искала сходство с ним в себе. Наследовала ли я его глаза? Его улыбку?

– Добро пожаловать в Катлер'з Коув, – он бережно пожал кончики моих пальцев. – Как вы доехали?

– Как мы доехали? – Он вел себя так, словно я отсутствовала на каникулах или что-то в этом роде.

Я уже готова была брякнуть «ужасно», когда он сказал:

– Филип мне уже много рассказал о тебе.

– Филип? – Уже одно произнесение этого имени вызвало слезы на моих глазах. Оно напомнило мне о мире, из которого я была вырвана, мире, который начал становиться дружеским и чудесным перед Маминой смертью, мире, полном надежд и поцелуев, которые несли обещание любви.

– Он говорил мне о твоем замечательном голосе. Я не могу дождаться, чтобы услышать твое пение, – сказал он.

Я не могла представить себя снова поющей, потому что мое пение исходило из моего сердца, а сердце мое было разбито на куски, оно никогда не будет снова сильным и определенно никогда больше не будет наполнено музыкой.

– Я так же рад видеть, что ты такая красивая девушка. Филип рассказал мне еще кое-что о тебе. Твоя мама будет очень довольна, – сказал он и взглянул на свои часы так, словно опаздывал на поезд. – Естественно, все это явилось каким-то эмоциональным потрясением для нее: поэтому я возьму тебя встретиться с нею завтра. Она находится под воздействием лекарств, под наблюдением своего лечащего врача, а он советует нам подводить ее к этому постепенно. Ты можешь себе представить, что это было для нее – узнать, что младенец, которого она утратила пятнадцать лет назад, теперь найден, и я уверен, что она так же возбуждена тем, что наконец увидит тебя, как был взволнован я, – быстро добавил он.

– Где она сейчас? – спросила я, думая, что она, должно быть, в больнице. Хоть мне и было ненавистно находиться здесь, было любопытно, как она выглядит.

– В своей комнате, отдыхает.

Она была в своей комнате. Почему она не пожелала увидеть меня? Как могла она отказаться от этого?

– Через день, или позже, когда у меня будет немного свободного времени, мне бы хотелось побеседовать с тобой, чтобы ты рассказала мне, как протекала до сих пор твоя жизнь, о'кей?

Я смотрела вниз, чтобы он не видел мои глаза, наполненные слезами.

– Я представляю, что все это обрушилось на тебя, что это ужасное потрясение, но со временем мы все это уладим, – продолжал он.

Уладить? Как можно сделать это?

– Я хочу узнать, что произошло с моей малышкой сестрой и моим братом, – услышала я сама себя прежде, чем осознала, что собираюсь произнести эти слова. Он поджал свои губы и покачал головой.

– Это не в наших руках. Они на самом деле тебе не брат и сестра, поэтому мы не имеем никакого права требовать информацию о них. Боюсь, ты должна забыть о них.

– Я никогда не забуду их! Никогда! – закричала я. – И я не хочу быть здесь. Я не… Я не… – Я начала плакать и не могла остановиться. Слезы захлестывали меня, мои плечи содрогались.

– Ну, ну, все будет прекрасно, – он дотронулся импульсивно до моего плеча и тут же отпрянул, словно сделал что-то запрещенное.

Этот мужчина, мой настоящий отец, был обходительным и красивым, но он оставался чужим. Между нами была стена, прочная стена, построенная не только временем и расстоянием, но и различными образами жизни, совершенно различными. Я чувствовала себя как турист в иноземной стране, где некому довериться и некому помочь мне понять новые странные обычаи и манеры.

Я глубоко вздохнула и потянулась к своей сумочке за платком.

– Вот, – сказал он, явно обрадованный, что может сделать что-то. Он вручил мне свой мягкий шелковый носовой платок. Я быстро вытерла глаза. – Мама говорила мне о вашей первой встрече, и как она намерена принять в тебе особое участие. Учитывая все, что она здесь делает, ты должна быть польщена, – добавил он. – Когда мама проявляет личный интерес к кому-либо, она обычно добивается успеха.

Он остановился, должно быть, ожидая услышать от меня слова благодарности, но этого не было, а я не хотела лгать.

– Моя мама первая узнала о тебе, обычно она всегда первой узнает здесь обо всем, – продолжал он. Возможно, он нервничал так же, как я, и должен был говорить что-то. – Она никогда не думала, что ей придется выплатить это вознаграждение и, как все мы, утратила надежду давным давно. Ладно, – он снова взглянул на свои часы. – Я должен вернуться в столовую. Мама и я встречаемся с гостями за ужином. Большинство наших гостей – постоянные, приезжают сюда из года в год. Мама знает их всех по именам. У нее поразительная память на лица и имена. Я не могу сравниться с ней.

Когда бы он не заговаривал о своей матери, его лицо светлело. Та ли это пожилая женщина, которая встретила меня с ледяными глазами и обжигающими словами?

Раздался стук в дверь, и появилась миссис Бостон.

– О, – сказала она, – я не знала, что вы здесь, мистер Катлер.

– Все в порядке, миссис Бостон, я как раз собирался уходить.

– Я пришла, чтобы узнать, хочет ли уже Евгения поесть что-нибудь.

– Евгения? Да, верно. Я уже успел забыть твое настоящее имя, – улыбнулся он.

– Я ненавижу его, – закричала я, – я не хочу менять свое имя.

– Конечно, ты не хочешь, – сказал он. Я облегченно вздохнула, пока он не добавил: – Сейчас. Но я уверен, что через некоторое время мама убедит тебя. Тем или иным путем она обычно заставляет людей понять, что к лучшему.

– Я не стану менять свое имя, – настаивала я.

– Посмотрим, – ответил он, очевидно, неубежденный. Он оглядел комнату. – Ты нуждаешься в чем-нибудь?