Уинстон Грэм - Четыре голубки

Ее муж был человеком Господа, а Дуайт — всего лишь медиком, и это значило, что он может лишь внести предложения по этому вопросу, которые, как он знал наперед, будут встречены в штыки. В любом случае, исправлять несчастливый брак — не его дело. В прошлый раз он был вправе, как доктор, запретить соитие на месяц. Никто не оспаривал его право. Но теперь Морвенна и впрямь была достаточно здорова в физическом смысле, чтобы возобновить супружеские отношения. У нее болела только душа. Она просто не желала физической близости. То ли муж был ей противен, то ли она принадлежала к числу несчастных, неизлечимо холодных женщин.

Но какое право доктор имел вмешиваться? Очевидно, эта ситуация ставила мистера Уитворта в неприятное положение. Но Морвенна была его пациенткой. А Уитворт выглядел здоровым, как бык. Неужели Дуайт не может воспользоваться правами медика и запретить им отношения, скажем, еще на пару недель? Уитворт — христианин и джентльмен, и наверняка подчинится. Еще две недели могут заметно отразиться на его жене. И будет правильно, если Дуайт намекнет Морвенне об обязанностях в браке. Еще одна трудная задача.

Но, к счастью, до этого оставалась еще неделя.

После его отъезда в доме тихо трапезничали. Викарий прихода святой Маргариты, возможный викарий Сола и Грамблера, сидел между двумя высокими сестрами за слишком длинным для них столом. Лакей в белых перчатках сверкающими приборами подавал телячьи ножки в розмариновом соусе.

— Так значит, его светлость сказал, что ты поправилась, Морвенна, — заметил викарий, накалывая на вилку кусок мяса. Он отправил его глубоко в рот, словно боялся, что тот сбежит, и задумчиво прожевал. Осборн придумал это саркастическое прозвище для Дуайта еще в первый его визит. — Укрепляющее лечение принесло успех, и твой недуг проходит, да?

Он посмотрел на Ровеллу и задержал на ней взгляд.

— Да, Оззи, — ответила Морвенна. — Я неплохо себя чувствую. Но доктор Энис говорит, что потребуется еще некоторое время для окончательного выздоровления.

— Не представляю, какой он пришлет счет, но думаю, он будет соответствовать тому, что этот доктор о себе возомнил, женившись на девице Пенвенен. Да и кто знает, может, в конце концов подействовало лечение Бенны — тебе нужен был только отдых и покой, его ты и получила.

— Но доктор Бенна прописал успокаивающее лечение, викарий, — возразила Ровелла. — А доктор Энис — наоборот. Разве вы не видите, что именно это и подействовало?

— Двое против одного, я сдаюсь, — приветливо откликнулся Оззи. — В последние несколько недель стало заметно, что он куда более приветлив в обществе обеих сестер, чем наедине с женой.

— А какая она, эта Пенвенен... миссис Энис? — поинтересовалась Ровелла. — Не припоминаю, чтобы когда-нибудь ее видела.

— Высокая, худющая и рыжая, — ответил Оззи. — И у нее отличная лошадь для охоты. — В его голос вкрались нотки злости, возможно, воспоминания о полученном отказе. — Ее дядя ни за что не согласился бы на брак с нищим костоправом, но они поженились сразу после его кончины. Разумеется, это долго не продлится.

— Вот как, викарий?

Оззи улыбнулся свояченице.

— О, в глазах посторонних — может и продлится. Но вряд ли шумная миссис Энис будет долго довольна мужем, который то посещает пациентов, то занят экспериментами.

— Кстати, — сказала Ровелла, — ты помнишь доктора Трегелласа, Венна?

— Да-да, я помню.

— Это один старик, который жил неподалеку от Бодмина, викарий, — объяснила Ровелла, ее лицо тут же оживилось. — Говорили, будто он искал способ превратить медь в золото. Когда однажды к нему зашел наш отец, доктор сидел в халате и шляпе с кисточкой, со спущенными до самых башмаков чулками, читал какую-то арабскую книгу и прихлебывал из пустой чашки, а тем временем вся вода из чайника выкипела и начался пожар!

— Ха! Ха! — воскликнул Оззи. — Хорошая история, должен признаться!

— Но это правда, викарий. Истинная правда!

— О, я тебе верю.

— Однажды доктор Трегеллас заболел и упал со стула в глубоком обмороке, две его дочери подняли его и снова усадили, а он снова стал читать свою книгу, как ни в чем не бывало!

Они покончили с телятиной, и за ней последовал жареный ягненок с мятой и спаржей. Морвенна пару раз взглянула на сестру. Ровелла тоже посмотрела на сестру.

— Ты ничего не ешь, Венна.

— Нет, дорогая. Мне нужно выпить всё это, — Морвенна указала на высокий бокал портвейна. — И еще яйца на завтрак, хотя они легко проскальзывают, каким бы ни был аппетит. Но я хорошо питаюсь. По сравнению с тем, что было несколько недель назад, я просто объедаюсь!

За ягненком последовали цыплята с цветной капустой, шпинатом и огурцом, затем пудинг с изюмом и сидр со сливками. Оззи, обычно пьющий мало, на сей раз допил полбутылки канарского и добавил к нему бокал коньяка.

Морвенна удалилась на послеобеденный отдых. Ровелла задержалась за столом, как иногда случалось в последнее время, и Оззи поговорил с ней обо всем, что приходило в голову: о первой жене, о матери, о делах прихода, о стремлении стать викарием в церкви святого Сола, о родственных отношениях с Конаном Годольфином, о взлете Уорлегганов и нерасторопности церковных служек.

Ровелла встала — высокая, худая, но какая-то бесформенная; плечи поникли, длинное платье едва касалось бархатных туфель на плоской подошве. Оззи тоже поднялся и будто случайно последовал за ней в мрачный коридор. В этот сырой июльский день весь дом был погружен в темноту. От реки поднимался туман, и деревья в дальнем конце сада стали похожи на привидения.

Ровелла взяла в гостиной книгу, это оказалась «Илиада», и поднялась наверх, прошла по комнате для игр, где занимались Энн и Сара, мимо комнаты Морвенны и мимо детской, откуда доносились звуки, дававшие понять, что Джон Конан Уитворт проснулся. Ровелла поднялась еще на один пролет к своей спальне, и лишь открыв дверь, поняла, что преподобный Осборн Уитворт следует за ней. Держа ладонь на дверной ручке, она вопросительно посмотрела на него, прищурившись, в таинственных зеленых глубинах ее глаз не отразилось ничего, кроме случайного любопытства.

— Викарий?

— Ровелла, я хотел с тобой поговорить. Могу я на минутку войти?

Она помедлила, но открыла дверь и подождала, пока он войдет. Но Осборн придержал дверь и пропустил вперед Ровеллу.

Комната в мансарде была маленькой, но приятной, а Ровелла украсила ее женскими мелочами: цветами, яркими подушками, цветным ковриком у кресла, шторами, принесенными сюда снизу.

Осборн, высокий и дородный, глубоко дышал. Ровелла указала ему на удобное кресло, но он не сел.

— Вы хотели со мной поговорить, викарий?

Он поколебался.

— Ровелла, наедине ты можешь называть меня Осборном.

Она кивнула. Осборн оглядел ее с головы до ног. Она перевернула страницу книги.

— Завидую, что ты так хорошо знакома с греческим.

— Отец учил меня с юности.

— Ты и до сих пор юна. Но в некотором отношении таковой не кажешься.

— О чем вы?

Оззи перевел разговор на другую тему.

— Какое место ты сейчас читаешь?

Ее глаза сверкнули.

— Ахилл позволил Патроклу драться.

— Я изучал греческий, разумеется, но увы, позабыл его. Даже не помню эту историю.

— Патрокл повел армию против троянцев. И победил. Но он был слишком спесив.

— Что?

— Спесив. Высокомерен. Называйте как угодно.

— Ах да.

— И потому слишком долго наслаждался триумфом.

День выдался очень тихим.

Осборн взял ее за руку.

— Продолжай.

Ровелла выдернула руку, чтобы перевернуть страницу, ее губа задрожала, но не от страха, не от смущения.

— Вы наверняка помните, викарий. Патрокла убил Гектор. Потом началась страшная битва за тела, потому что для греков было очень важно выполнить похоронные ритуалы над телом героя...

— Да, да.

— Вам точно интересен мой рассказ?

— Да, Ровелла, разумеется, я...

Он снова взял ее за руку и поцеловал ладонь.

Ровелла не отдернула руку, а продолжила рассказ.

— Всё это время Ахилл страшно гневался. По глупости (они приписывают это Ате, богине заблуждений) он отказался сражаться, потому что... потому что его оскорбил Агамемнон. Викарий, я...

— Прошу, называй меня Осборном.

— Осборн, мне кажется, вам совсем не интересна эта история.

— Ты совершенно права.

— Тогда зачем вы сюда пришли?

— Хотел с тобой поговорить.

— О чем?

— Мы можем просто сесть и поговорить?

— Как пожелаете.

Она снова указала на кресло, и теперь Осборн сел. Затем, по-прежнему не выпуская ее руки, он осторожно притянул Ровеллу, и пока та не опустилась ему на колено.

— Мне кажется, так не подобает, Осборн, — сказала она.

— Почему же? Ты ведь просто дитя.