Людмила Третьякова - Дамы и господа

Планы по обустройству виллы, строительству здесь новых зданий, каждое из которых обещало стать уни­кальным по своей архитектуре, у супругов были огромны. Мария Павловна вникала во все детали работ, приобретала великолепные произведения искусства и культуры. Жизнь казалась прекрасной и нескончаемой. Горе же затаилось рядом. Могла ли она тогда предположить, что более трех десятилетий ей придется в одиночку достраивать то, что было задумано вместе с мужем?

…Князь Абамелик-Лазарев скончался в Кисловодске в сентябре 1916 года совершенно неожиданно, от паралича сердца. Когда Мария Павловна вошла в его кабинет, то увидела, что он сидит за письменным столом, склонив го­лову на руки. «Сеня!» — позвала она и, не получив ответа, подумала, что тот задремал, подошла и ласково коснулась ладонью его холодеющей щеки…

Газеты писали о кончине князя как о тяжелой для обще­ства потере выдающегося человека, мецената и патриота. Отозвалась и Италия: «Скончался великий аристократ, игравший значительную роль в итальянском обществе, высокий, всегда моложавый, южного типа (его предки были хозяевами Курдистана), любитель искусств и нашей истории… Когда вспыхнула Первая мировая война, князь вернулся в Россию, где щедро раздавал свои огромные богатства Красному Кресту, авиации, морскому флоту, на Урале способствовал подъему металлургии… Беспокойная жизнь подорвала его здоровье».

Отдельной строкою в газете упоминалось о вдове покойного, которая находилась в «состоянии глубокого потрясения».

…Завещание Абамелик-Лазарева представляло собой удивительный документ. Он достоин отдельного исследова­ния. Упомянем лишь о некоторых деталях. «Желая сделать доброе и полезное дело для населения Тульской губернии, в которой я провел лучшие годы моей жизни», — как писал Семен Семенович, он оставлял огромную сумму денег на нижеследующее: «…на образование детей, преимущественно сирот потомственных дворян… на учреждение и содержа­ние врачебно-санитарных пунктов и нескольких заразных бараков». Князь даже назвал деревни, которым следует оказать медицинскую помощь, — «так как жители этих деревень потомки наших крепостных». «Непременное мое желание», — добавлял Абамелик-Лазарев, чтобы в уст­ройстве всего им предложенного «придерживаться самой крайней бережливости».

Думал Семен Семенович и о тех, кто у него работал. «Ввиду крайней сложности управления обширными име­ниями с заводами, копями и торговыми и промышленными делами прошу моих наследников не увольнять в течение первых трех лет после моей смерти заведующих моими конторами». Было указано, чтобы тем, кто по каким-то причинам лишится своего рабочего места, выплатили жа­лованье за два года вперед.

Разумеется, особые распоряжения князя были связаны с его римскими владениями. Отдельным пунктом завеща­ния значилось: «Непременное мое желание, чтобы вилла носила бы навсегда имя „Вилла Абамелик“». Хозяйкой этого громадного имения в самом сердце Вечного города Семен Семенович назначал свою супругу. После кончины Марии Павловны все, что составляло «Виллу Абамелик» — земля, архитектурные сооружения, собрания произведений искусства, — передавалось в полную и безраздельную собс­твенность России, в частности императорской Академии художеств.

Оставим в стороне многие перипетии, через которые про­ходил дар княжеской четы в своем движении сквозь время, порой очень трудное и противоречивое. Важно, в сущности, одно: сегодня «Вилла Абамелик» — это территория России, где работает наше посольство.

Мария Павловна осталась вдовою в сорок лет. Потеря мужа была для нее страшным потрясением, от которого ей так и не удалось оправиться. Жизнь, конечно, продолжалась, но часы счастья остановились навсегда: похоже, княгине и в голову не приходило избавить себя от одиночества. Детей у супругов не было, единственная дочь умерла в младенчестве. Но оставалась большая родня. О том, чтобы снова выйти замуж, она не думала. Да и кто бы, скажите на милость, мог выдержать сравнение с таким человеком!

Вообще, для Марии Павловны наступал очень тяжелый период. Воистину, смерть мужа положила конец благоден­ствию и радости ее жизни. Через год после похорон Семена Семеновича Мария Павловна получила сообщение о смерти матери.

…Последние 25 лет Елена Петровна Демидова прожила в Одессе, лишь изредка навещая Флоренцию. Что заставило ее в конце 1890-х годов покинуть великолепный киевский особняк? Можно лишь предполагать, что ей хотелось устраниться от пересудов, которые злоязычные обыватели вели о ее незадавшейся жизни с Павлом Павловичем.

В Одессе Елена Петровна жила в весьма скромной, по демидовским меркам, усадьбе, которая напоминала о Флоренции. На фасаде двухэтажного, незатейливой архи­тектуры дома до сих пор сохранились некоторые мраморные барельефы с изображением выдающихся людей Италии и России. В жаркий полдень и сегодня усадьбу укрывают пинии, привезенные хозяйкой из Италии.

Елена Петровна по заслугам пользовалась исключи­тельным уважением в Одессе. Ни одно доброе дело не обходилось без нее. Первая в Одессе спасательная станция, строительство церквей, монастырей, зданий для духовной семинарии, поддержка неимущих студентов и глазной кли­ники — это лишь краткий список того, куда с редкой щедростью вкладывала княгиня демидовские капиталы. Сколько самых искренних слов говорилось в день ее похорон в разгар жаркого одесского лета! Похоронили княгиню Демидову в ограде женского Архангело-Михайловского монастыря.

…До конца своей жизни Мария Павловна, которой въезд в «красную» Россию был закрыт, не могла смириться с тем, что лишена возможности побывать в армянской цер­кви на Васильевском острове, где был похоронен ее муж. Оказалась она отрезанной и от родительских могил.

О том, насколько для Демидовых было важно лежать не просто в русской, но именно в уральской земле, говорит тот факт, что отец Марии Павловны высказал эту волю священнику, исповедовавшему его перед смертью. Мало того, именно Павел Павлович перенес прах своего отца со знаменитого кладбища Александре-Невской лавры, где лежала «вся королевская рать» Российской империи, «к себе» на Урал, в родовую усыпальницу. Здесь же, проделав последний траурный путь через всю Европу, нашел свое при­станище и «флорентийский дед» — Николай Никитич.

Знала ли Мария Павловна, что ни дедовой, ни отцовской и ни материнской могилы уже не существует?

…Прошлое уходило безвозвратно. Жизнь в Пратолино стала куда более деловитая, чем прежде, лишенная всяких проявлений роскоши. Хозяйка ограничила свой домашний круг младшей овдовевшей сестрой Натальей Павловной, несколькими старыми слугами и двумя секретарями для ведения дел. А дел хватало: в архивах Флоренции хранятся бумаги, прошения, счета, связанные с ее помощью соотечест­венникам — беженцам от «красного» террора.