Анатомия любви - Дана Шварц

– Нет, – возразил он. – Нет, нет, нет. Никогда не грабил. Всегда слежу за этим. Видишь ли, если не брать из могилы ничего, кроме тела, то и привлечь за грабеж тебя не смогут.

– Так, значит, ты – похититель тел.

Джек оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. Но в тупике они были одни, дверь Анатомического общества крепко заперта, а переулок позади них – пуст. Тогда он наклонился к ней.

– Мне больше по душе «воскрешатель». Звучит более романтично, тебе не кажется?

– Так вот откуда тебе известен черный ход в анатомический театр. Ты им продаешь тела. Докторам.

– Иногда.

Хейзел снова осмотрела его с ног до головы, теперь уже более внимательно. На вид он был ее ровесником, может, чуть старше. Во время разговора его тонкие пальцы все время сжимались.

– И сколько ты просишь за это? – спросила она. – За тело.

– По-разному. А ты хочешь прикупить одно?

– Возможно, – ответила Хейзел. – Доставишь?

4 ноября 1817 года

Генри-стрит, дом № 2

Бат

Дорогая Хейзел,

Твой брат Перси слег с простудой. Весь день он страдает от насморка, а потом половину ночи не спит из-за кашля. От этого мое бедное сердце разрывается. Я вожу его на горячие источники дважды в день, и аптекарь прописал ему лауданум для сна. Прошу тебя, помолись Господу нашему о нем и его скорейшем выздоровлении. Проклятая простуда!!!

Твоя мать, леди Лавиния Синнетт

18

Хоторнден-касл был построен на вершине каменистого холма, и, свернув на узенькую тропу, уводящую вниз и влево от главного входа, можно было наткнуться на небольшую деревянную дверь, врезанную прямо в холм под замком. Дверь была облезлой, выгоревшей на солнце, разбухшей от дождей и тумана – почти незаметной в темную, безлунную ночь, – с зарешеченным окошком на уровне глаз, которое с клацаньем открылось, стоило Джеку постучать.

– Кто это? – спросил голос изнутри.

Женский голос, голос Хейзел, звучавший с притворной уверенностью и наигранной грубоватостью, призванной отпугнуть глупцов, рискнувших проникнуть внутрь.

Джек поднял фонарь, который держал в руке, освещая лицо.

– Не глупи, это я. Кому еще известно, как посреди ночи найти тайную дверь, ведущую в чертову пещеру, что ты вырыла прямо под замком?

– Назови пароль!

– О… э-эм… – Джек кинул взгляд на ладонь, где он был записан чернилами. Но буквы расплылись от пота. – Морто… вивиос… бо… Нет, постой. Что-то с доками?

Хейзел вздохнула и с трудом открыла тяжелую, скрипучую дверь в темницу.

– Mortui vivos docent.

Джек прокатил тачку мимо Хейзел прямо в подземелье.

– Прошу прощения, я прогуливал уроки латыни в Итоне.

Хейзел пришлось вжаться в сырую стену, чтобы не угодить под колеса.

– Зато определенно посещал уроки этикета.

Джек дотолкал тачку до места и опустил ручки. Шумно выдохнул и вытер пот со лба, оставив чернильные разводы.

– Mortui vivos docent, – повторил он. – И что же это значит?

Хейзел уставилась на темную массу, лежащую под покрывалом на тачке Джека.

– «Мертвые учат живых». Я прочитала это в книге.

Подземелье освещалось факелами, закрепленными на стене, и несколькими газовыми лампами, стоящими на рабочем столе. Окон не было, не считая решетчатого глазка в двери, который Хейзел плотно прикрыла, как только закрыла и заперла дверь. На столе расположилась коллекция странных серебряных инструментов. Некоторые из них Джек узнал к примеру, ножи и пилы для костей. Но у других были загнутые края и ручки, как у ножниц. Они явно были из разных наборов: одни ржавые, другие новые и блестящие. Словно собранные сорокой, хватающей все, что сможет стащить.

На стене висели две пары оков, при помощи которых пленников, должно быть, подвешивали за запястья.

– Это место используется? – спросил Джек слегка испуганно. – Как темница, я имею в виду.

– Вполне может, – ответила Хейзел.

Джек рассмеялся.

– На самом деле, – сказала Хейзел, – я не думаю, что здесь когда-нибудь бывал хоть один пленник. Сколько себя помню, оно всегда пустовало. До сих пор.

Джек взял маленький скальпель с деревянной ручкой и покрутил его между пальцев.

– До тех пор, пока ты не превратила его в свою тайную лабораторию.

– Что-то вроде того.

– А твои родители не возражают? Что их маленькая девочка бегает по ночам в подземелье под замком и водит дружбу с воскрешателями?

– Мой отец несет службу на острове Святой Елены, охраняя Наполеона в изгнании. А мать, – Хейзел замялась, пытаясь подобрать правильные слова, – на отдыхе, в Англии. Но даже когда она здесь, особого внимания мне не уделяет.

Что-то такое было в лице Джека – может, лукавый изгиб губ, может, глубина спокойных серых глаз, казавшихся бездонными, словно безмятежный океан, – отчего ей хотелось рассказать ему все, поделиться тем, что никогда еще не произносила вслух. Может, как раз потому, что никогда не произносила этого вслух.

– Вот как, – протянул Джек, подходя ближе к Хейзел, отчего свет факела заплясал на его лице. – Значит, ты совсем одна в этом огромном замке. Не думал, что леди хоть когда-нибудь остаются одни.

Внезапно Хейзел словно током прошибло, и она поняла, насколько глупо себя вела. Рассказала незнакомцу, где живет, пригласила его зайти, да еще и сообщила, что осталась без защиты. А ведь Джек мог быть опасен. Он мог состоять в шайке грабителей, только и ждущих его сигнала, чтобы ворваться в Хоторнден и обчистить его, а Хейзел бросить в углу, связанную и с кляпом во рту.

Тут Хейзел невольно потянулась за самым большим ножом на столе.

– Возможно, я не из таких леди, – сказала она.

Джек окинул ее взглядом с ног до головы, а затем рассмеялся так искренне и по-детски беззаботно, что Хейзел сразу же поняла, что у него и в мыслях не было ее грабить.

Сердце у нее бешено стучало, и она была рада, что в тусклом свете факелов и ламп не разглядеть ее покрасневших щек. Хейзел откашлялась.

– Итак, мой опытный образец. Его можно положить на стол. – Она указала направление ножом, зажатым в руке.

– Будет исполнено. – Джек оторвал от нее взгляд и шагнул к тачке.

Она отвела глаза, когда Джек перетаскивал тело и укладывал его конечности так, словно это просто человек, спящий под покрывалом.

– Простыню накинуть или снять?

– Снять, – сказала Хейзел. – Пусть лучше будет снята. Я все равно собираюсь его осматривать. Сколько я тебе должна? – Она вытащила кошелек из-под фартука. – Шесть гиней, полагаю?

– Это свежий труп, выкопал его только сегодня ночью! Десять гиней.

– То, что ты его сегодня выкопал, не значит, что он был сегодня похоронен. По запаху