Анатомия любви - Дана Шварц

Доктор Бичем беспечно отмахнулся.

– Уверен, просто ерунда. А теперь прошу меня извинить, но мне пора вернуться к своим записям. Ужасные смерти происходят в самом сердце города. Просто ужасные.

Хейзел настороженно выпрямилась.

– Я слышала о них! Говорят, что возвращается римская лихорадка. Вы! Ваши слова об этом были в газете.

– Да, я осматривал тела. Ужасно, действительно ужасно.

– Так вы полагаете, что это правда? – тихо спросила Хейзел. – Римская лихорадка вернулась?

У доктора Бичема сделался расстроенный вид. Он кивнул.

– На самом деле все выглядит так, будто причина в этом. И, похоже, смерти мало интересуют публику, если умирают бедняки. Это заботит немногих.

– Мой брат, тот, что умер… причиной была римская лихорадка, – сказала Хейзел, избегая смотреть на доктора. – Мой брат Джордж. В последний его приезд в Эдинбург.

– Джордж, – мягко повторил доктор Бичем. – Джордж. Конечно. Мои глубочайшие, искреннейшие соболезнования вашей потере. – Он смотрел куда-то мимо Хейзел так долго, что та задумалась, не пора ли ей уходить. Но, едва она совсем было собралась встать, Бичем снова заговорил: – Morte magis metuenda senectus. Вы знаете латынь, мисс Синнетт?

– Достаточно поверхностно, к сожалению. Здесь… э-эм… что-то вроде «Мы боимся старости…»?

– Бояться нужно старости, а не смерти.

Тут Бичем снова уставился в никуда, и они с Хейзел просидели в молчании еще несколько мгновений, слушая, как потрескивает огонь в камине и солидные мужчины вокруг них фыркают и шелестят страницами газет. Но вот доктор Бичем снова заговорил.

– Что ж, я искренне надеюсь, что вы будете заниматься усердно и сдадите экзамен, мисс Синнетт. – Его глаза блеснули рыжим в свете камина. – Особенно если в наш славный город все-таки вернулась римская лихорадка. Возможно, именно вы найдете долгожданное лекарство.

Из «Истории практикующего королевского лекаря» (1811):

Философия лекарского дела во времена Тюдоров опиралась на учение о четырех типах «соков», найденных в описаниях Гиппократа (около 460 г. до н. э.) и в дальнейшем исследованных Галеном Пергамским (около 129 г. н. э.), известным древнеримским врачом.

Лекари в своей работе руководствовались представлением о том, что в организме каждого пациента есть свои основные «соки», или жидкости, которые формируют его личность, а любая болезнь рассматривалась как избыток или нехватка упомянутых «соков». Этими четырьмя «соками» были: кровь, флегма (слизь), желтая желчь и черная желчь (меланхолия).

17

Покидая Анатомическое общество, Хейзел была так погружена в свои мысли, так воодушевлена новой целью и принятым решением, что, стоило ей решительно шагнуть за порог и выйти на мокрую мостовую переулка, сама не заметила, как тут же столкнулась с прохожим.

– Мне так ж… Это ты!

Хейзел собиралась извиняться, но, расправляя юбки, подняла взгляд и увидела его – того парня с анатомической демонстрации, который провел ее узкой улочкой к черному ходу, словно личный Вергилий через Ад, а затем и к секретному месту под зрительскими рядами. И вот он снова стоял перед ней, судя по всему, тоже слишком потрясенный их неожиданной встречей, чтобы говорить, и у Хейзел появилась возможность как следует рассмотреть его лицо.

Да, это был он, тот самый парень, с копной темных, спутанных волос, закрывающих шею, и тонким крючковатым носом, выделяющимся на лице. А еще вблизи Хейзел удалось рассмотреть, что радужка его необычных серых глаз обведена синим. Синева растворялась в ясных серых глазах, как яд в воде. Он оказался высоким, не менее шести футов[11], но брюки доставали ему только до лодыжек, хоть швы на штанинах и были отпущены, чтобы сделать их длиннее. Рукава рубашки тоже были коротки, и Хейзел заметила по меньшей мере четыре дыры, которые, впрочем, были тщательно, пусть и неуклюже, заштопаны.

– Мисс Синнетт, – сказал парень, широко, до клыков, улыбнувшись. – Или правильнее будет леди Синнетт? В любом случае мы, похоже, снова встретились.

– Достаточно просто Хейзел. К сожалению, я не получила удовольствия запомнить ваше имя, поскольку вы так и не потрудились его назвать.

Парень усмехнулся и подмигнул, хотя, может быть, просто прищурился, когда садящемуся солнцу удалось проникнуть в переулок с Хай-стрит и осветить их обоих по-осеннему бледными и слабыми лучами.

– И не получите. Нечасто я встречаюсь с такими великосветскими леди, как вы, поэтому не вижу смысла в этих расшаркиваниях.

– Но мы-то уже встретились. Причем дважды, – возразила Хейзел.

– Ха, да разве это встреча, коль я не назвал вам свое имя? – подначил он, на этот раз действительно подмигнув.

Хейзел почувствовала, как откуда-то изнутри к груди поднимается непривычная волна тепла, и всю ее охватывает ужасное волнение, подобное тому, что она раньше чувствовала, лишь ожидая результатов очередного эксперимента. Словно чувство предвкушения, желания узнать, что же будет дальше, смешалось с ощущением, которое бывает, когда выпьешь бокал шампанского на пустой желудок.

Парень протянул руку, и Хейзел приняла ее.

В тот момент, когда их руки соприкоснулись, пузырьки воображаемого шампанского внутри у Хейзел рванулись вверх с неистовой силой. Это походило на гальванизм, на электрический ток Гальвани – невозможно было сравнить это ни с чем другим – разряд молнии, прошедший от его руки в ее и ударивший прямо в сердце.

– Рад снова встретить вас, Хейзел Синнетт, – сказал он, пожимая ее руку. Его собственная оказалась так велика, что ладонь Хейзел в ней почти утонула.

У входа в переулок, там, где он выходил на Хай-стрит, появился еще один парень и, сложив ладони рупором, крикнул:

– Эй! Каррер! Хорош флиртовать! – На вид он был старше ее сероглазого знакомого, но ниже и коренастее, словно его тело состояло из сплошных мускулов. – Ты получил задаток, да? Давай мне половину, и я отправлюсь в паб. Богом прошу, Джек, приятель, не томи душу. Бейли из «Герба» больше не дает мне в долг, а мне страсть как хочется выпить чего покрепче!

Джек со стоном отпустил руку Хейзел.

– Проклятье, Мунро! Деньги у меня. Просто ступай в паб и скажи Бейли, чтоб записал твой первый стакан на меня. Давай, живо!

Джек изо всех сил избегал взгляда Хейзел, и щеки его пылали от смущения.

Мунро, чье лицо не выражало особой уверенности, все-таки скрылся за углом. Джек проследил за тем, как он уходит, а затем повернулся и увидел, что Хейзел разглядывает его, подняв бровь.

– Джек… Каррер, так?

Джек Каррер, сероглазый парень, отвесил ей преувеличенно глубокий поклон.

– К вашим услугам.

Хейзел заметила черноту под его ногтями и грязь, налипшую на подошвы башмаков. Она посмотрела на табличку Анатомического общества, а затем снова на Джека.

– Ты же расхититель могил, так?

Джек выпрямился, в свою очередь подняв