От выстрела до выстрела (СИ) - Чеснокова Юлия Олеговна AlmaZa

Его слова затронули её сердце. Она непонимающе качнула головой:

— Неужели ты захотел на мне жениться из какого-то принципа? Потому, что Миши не стало…

— Нет, — перебил её Петя, — я… хотел на тебе жениться, когда он ещё был жив. Но не смел об этом и думать.

Все фразы вылетели из головы. Ольга смотрела на него, не веря ушам. Как так могло случиться, что два брата влюбились в неё с одинаковой силой? Почему?

— Теперь твоя очередь сказать, какого ты хочешь брака? — задал вопрос Столыпин. — Каким я должен стать мужем, сколько ты хочешь детей, как выглядит в твоём представлении наша жизнь?

Оля отметила конкретику поставленных вопросов. Он не давал шанса свернуть в сторону, не спрашивал, какой ей нужен муж, а интересовался — каким он сам нужен ей. По-прежнему в эмоциях от его признания, что она нравилась ему ещё год и более назад, Нейдгард хотела сослаться на занятость, головную боль, волнение, взять перерыв и уйти думать, но в последний момент ответ пришёл ей на ум:

— Ты должен быть любящим мужем. Любить меня, а любить — это уважать, терпеть и оказывать внимание. Я не позволю обращаться с собой, как со служанкой, поэтому меня придётся уважать, я имею не самый лёгкий характер, поэтому меня придётся терпеть, и… я весьма капризна и тщеславна, поэтому мне нужно будет всегда напоминать о том, что меня любят. В зависимости от того, как ты справишься с этим, Петя, я соглашусь и на большее количество детей, чем трое, и на многое другое.

— Многое другое? — повёл бровью Петя. Оля вытянулась, приобретя премило невинный и бездумный вид:

— Я не знаю, что я имела в виду и зачем это сказала.

И это было правдой, он знал, что Ольга не всегда та холодная и жеманная придворная красавица, но порой и вот такое чудо — болтающее что-то невпопад, теряющееся и топающее ножкой. Такой она часто была при Мише. Столыпин просиял:

— Но я запомню: многое другое.

— Не будь злопамятным, я не пойду за злопамятного.

— Я запомню это по-доброму. Так что же, Ольга Борисовна, если я пообещаю вас уважать, терпеть и баловать, мы помолвимся?

— Вам… то есть, тебе — запутал меня! — нужен ответ сейчас?

— Скоро будет годовщина. Год, как не стало Миши. Я бы хотел после этого объявить, что ты моя невеста. Если ты согласишься.

Ольга заметила какое-то движение и подняла глаза к окну второго этажа. Там, поднырнув под тюль, наблюдали за парой пять фрейлин, любопытно прижавшись к стеклу, но стоило Нейдгард задрать лицо, как случился переполох и, будто их сдуло мощным потоком ветра, фрейлины вынырнули за тюль обратно. Только Прасковья запуталась в нём и, когда следом за Олиным взглядом обернулся и Пётр, прекратила метаться, как рыба в сетях, замерла с улыбкой и помахала. Столыпин поклонился.

— Кажется, — сказала Оля, — моё согласие или не согласие уже ничего не изменит. Через час весь двор будет судачить о нашей встрече и, чтобы не быть посрамлённой, придётся признать, что у меня появился жених.

— И почему говорят, что женское любопытство — дурное качество? Передай этим барышням мою благодарность.

— Но, не забывай, ты оставил за мной право расторгнуть помолвку!

«И сделаю всё, чтобы у тебя не возникло желания им воспользоваться» — подумал Пётр.

Примечание:

[1] Никоим образом, ни в коем случае (по-французски)

Глава XV

Петя посетил нового ректора, Ивана Ефимовича Андреевского. Он его знал только со стороны, поскольку тот был правоведом, а на физико-математическом факультете юриспруденцию не изучали. Прежний ректор, Андрей Николаевич Бекетов, преподавал ботанику, Столыпин сдавал ему экзамены и на первом, и на втором курсе (оба раза на отлично)[1], профессор хорошо своего студента принимал и тепло к нему относился. Андрей Николаевич остался преподавать, но в силу утомлённости и каких-то семейных дрязг, требующих присутствия и внимания, ушёл с управляющей должности. И деликатным, личным вопросом Петру пришлось делиться с человеком совершенно чужим.

— По причине планирующейся женитьбы? — повторил Андреевский. — А вы не знаете, разве, Пётр, что по распоряжению министра просвещения женатые в университеты не принимаются и студентами быть не могут?

— Да, но я ведь уже студент. И при особых обстоятельствах такое разрешение получают.

— И какие же у вас особые обстоятельства? — ректор пролистал матрикул. Хорошие оценки, своевременные оплаты — не стипендиат. Второй курс и вовсе окончен на высшие отметки. Вряд ли Столыпин женится ради тёплого угла и сытного стола, как делают бедные студенты в Петербурге.

— Любовь, ваше превосходительство.

Иван Ефимович улыбнулся.

— Романтик на физико-математическом факультете? Как вы сочетаете это с усердием, научностью и показательным поведением? — за разговором профессор подглядел в личное дело и нашёл там инспекторские характеристики.

— От всего сердца, ваше превосходительство.

— Так-так-так, — задумавшись, Иван Ефимович огладил тёмную бороду с проседью. — Министерство наше собирается вводить новый устав для университетов. Не знаю, когда это будет — не первый год рассматривают. Говорят, что в нём правила ужесточатся, в том числе на брак для студентов. Университеты потеряют часть свобод, и даже университетское руководство не сможет предоставлять какие-то разрешения, не согласовав их выше. Когда вы собираетесь жениться?

— Не раньше грядущего лета, должно быть.

— До лета многое может поменяться. Вы, Столыпин, учитесь пока что, а с разрешением на женитьбу позже придёте.

Андреевский отнёсся с пониманием к просьбе Петра и согласился, если тот берёт на себя такую нагрузку, предоставить ему в конце учебного года полную экзаменовку, чтобы через год Столыпин засел за диплом. Но ректор всё же отправил его к Бекетову, договориться о тематике выпускной работы. К такому надо готовиться загодя, искать существующие учёные труды, проводить исследования. Естественники сталкивались с необходимостью проводить опыты для своих выпускных работ, а это — время, деньги, помощь дополнительных людей. Обо всём следовало позаботиться. Но Петю больше озаботила затычка с разрешением на брак. Оставшийся открытым вопрос не давал покоя.

Выйдя от Ивана Ефимовича, Петя пошёл к кабинету Бекетова, у которого обнаружил молодого человека, топтавшегося под дверью.

— Вы к Андрею Николаевичу?

— Да.

— Занят?

— Просил подождать.

Петя кивнул, становясь рядом. Незнакомец был совсем юн — едва выпускник гимназии с совершенно гладким лицом и волнами зачёсанными назад непослушными волосами, пытавшимися топорщиться в разные стороны, если бы юноша не поправлял их то и дело. На косоворотку у него был надет пиджак, лицо — чересчур серьёзное, какое бывает у школяров, силящихся понять что-то ещё не подвластное их уму.

— Только поступили? — поинтересовался Петя.

— Да. Вот… кое-что по книгам хотел спросить.

— Пётр Столыпин, — представился он тому.

— Александр Ульянов[2].

— Вы откуда?

— Из Симбирска.

— Далеко! — улыбнулся Петя.

— Да, ехать долго пришлось… а вы?

— В Петербург приехал из Орла. До этого учился в Вильно.

— О-о, там же был знаменитый Виленский университет! — восторженно отметил Ульянов.

— Да, был, — «Но закрыт полвека назад из-за беспокойного студенчества и смущающего умы преподавательского состава, — подумал Столыпин, — ничему людей не учит жизнь, и наши студенты своими прошлогодними выходками это подтверждают. Из-за буйных дураков порядочным людям однажды учиться негде будет. Разве что дураки откроют свои заведения, и они станут единственными источниками своеобразного просвещения, вернее того, что будет просвещением в их понимании, а на деле, скорее всего — тьма кромешная. Но самое обидное, что из-за их глупостей должны страдать те, кто просто хочет жениться! Если бы не студенческие волнения, правила для них не устрожались».

— Входите! — раздался за дверью голос Андрея Николаевича, и Ульянов поспешил юркнуть за неё. Петя остался ждать своей очереди.