Сидони-Габриель Колетт - Невинная распутница

– Что ты будешь делать днём, душенька моя? Взгляд Минны приобретает жёсткое выражение – не потому, что она опасается подозрений мужа, но это второе свидание, на следующий же день после первого, угрожает её покою…

– Надо пробежаться по магазинам. Но я вернусь не поздно.

– О, я знаю, что это означает! Ты заявишься домой в полвосьмого с таким видом, будто свалилась с луны, восклицая: «Как? А я-то думала, что сейчас всего пять часов!»

Минна без улыбки встряхивает головой:

– Ну, это мы ещё посмотрим!

На первом этаже маленького дома по улице Христофора Колумба её ждёт обжигающий чай, ярко разожжённый огонь в камине, где лопаются розовые головешки, и растрёпанные хризантемы во всех вазах, большие, как листья цикория… Бутерброды с икрой, слишком рано выставленные на стол, потрескались, как плохо приклеенные фотографии… Жак пришёл уже два часа назад, он выглядит куда серьёзнее, чем вчера, и Минна находит, что он изменился: в нём чувствуется какая-то значительность и искренность, что совершенно ему не идёт. «Как же мне не везёт!» – вздыхает она. И прячет дурное настроение под светской улыбкой:

– Как? Вы уже здесь, милый друг?

«Милый друг» подтверждает важным кивком – да, он уже здесь! – и слишком сильно сжимает ей пальцы. «Могу поклясться, – говорит себе Минна, – что он с трудом сдерживает слёзы… Мужчина, который плачет. Боже мой, только не это!»

– Чем вы недовольны? Я опоздала?

– Да, но это ничего.

Он помогает ей снять шубу, благоговейно принимает из её рук шляпку с приколотой камелией и бледнеет, видя, что она одета в то же платье, что вчера, и что высокий строгий воротник украшен той же мерцающей рубиновой брошью… Невыразимая тоска охватывает его душу, и он понимает, что погиб.

«Господи! – думает он. – Как же я люблю её! Это ужасно, со мной никогда не было ничего подобного… То, что было вчера, это ещё куда ни шло; но сегодня я ни на что не гожусь, я могу только плакать и обладать ею до тех пор, пока не умру… Она примет меня за хама…»

Она поворачивается к нему, раздражённая его молчанием:

– Прикажете мне развлекать вас, Жак?

Он улыбается, но в улыбке его нет прежней счастливой дерзости:

– Не смейтесь надо мной, Минна, мне чертовски не по себе.

Она торопливо подходит и дружески треплет волосы сидящего перед ней блондина:

– Но почему вы сразу не сказали? Мы могли бы встретиться как-нибудь в другой раз… Ведь есть же пневматическая почта, в конце концов!

Эта фальшивая заботливость высекает в глазах Жака опасные огоньки. Он поднимается и произносит почти грубо:

– В другой раз? Пневматическая почта? Разве я импотент? Дело не в простуде и не в мигрени. Вы понимаете, что я не могу без вас жить?

Он не владеет собой и говорит то, чего не следовало бы. Минна тут же встаёт на дыбы:

– Вы полагаете, что если не можете без меня жить, то я должна приходить сюда, когда вам вздумается?

Она не повысила голоса, но её нервный рот побелел, и она смотрит на своего любовника исподлобья, напоминая слабого зверька, который готов дорого продать свою жизнь. Он пугается и хватает маленькие холодные руки Минны в свои:

– Боже мой! Минна, мы просто сошли с ума. Что это со мной? И что я говорю? Прости меня… Всё это от того, что я тебя люблю: отсюда такая боль. Мне мучительно больно думать о тебе – такой, как ты была вчера и какой будешь сегодня… Ну скажи же, что это так и есть! Ты лежала вчера на постели, утомлённая, бледная, и волосы твои почти касались пола…

Он говорит, одновременно раздевая её. От его поцелуев, от прикосновения молодого, сильного розового тела, от ореола таинственной красоты, осеняющей его в эту минуту, в чёрных глазах Минны зажигается надежда на чудо… в очередной раз! Но в очередной раз лишь он один изнемогает в экстазе, упав ничком возле неё, и Минна, глядя на него, застывшего в блаженной неподвижности, будто в объятиях сладкой смерти, чувствует, как в самых глубинных тайниках её души рождается ненависть, причины которой вполне понятны: она безмерно завидует страстному опьянению этого мальчика, обмороку его – для неё неведомому. «Он крадёт у меня наслаждение! На меня должна обрушиться божественная молния, что поразила его! Я жажду её! А иначе пусть и он лишится этого!»

– Минна!

Очнувшись, мальчик умиротворённо выдыхает дорогое имя и открывает глаза в сумраке, подсвеченном занавесками. В нём нет больше злобы и ревности, он счастлив и весел, он тянется к Минне через всю большую постель…

– Минна, иди ко мне! Как ты долго…

Она не возвращается, и тогда он, приподнявшись, садится, смотрит с раскрытым ртом на Минну, уже застегнувшую корсаж. Она подвязывает волосы узкой бархатной лентой.

– Ты сошла с ума? Ты уходишь?

– Разумеется.

– Куда?

– Домой.

– Ты не говорила, что твой муж…

– Антуан вернётся только в семь часов.

– Тогда почему?

– Потому что я больше не хочу.

Он спрыгивает с постели, обнажённый, как Нарцисс, спотыкается о свои башмаки.

– Минна! Что я такого сделал? Отчего ты меня бросаешь? Я сделал тебе больно? Неужели я сделал тебе больно?

Она чуть было не ответила: «Если бы!», готовая потребовать свою долю украденной радости, признаться ему в долгих бесплодных поисках, в унизительной неудаче их… Но некая горделивая стыдливость мешает ей: пусть эта тайна, вместе с романтическими бреднями былых лет, останется в сокровищнице Минны – своё жалкое достояние она не будет делить ни с кем…

– Нет, не тревожьтесь за меня… Я ухожу. Я больше не хочу, вот и всё. С меня довольно. Мне надоело.

– Что надоело? Быть может, я?

– Если хотите. Я, видимо, не люблю вас.

Она произносит это кокетливо, как мадригал, нанизывая на пальцы свои кольца. Для него всё это будто кошмарный сон – или же мистификация, кто угадает?

– Минна, дорогая, с вами не соскучишься! Как вам это удаётся?

Он смеётся, по-прежнему обнажённый… Минна, засунув руки в муфту, смотрит ему в лицо. Она ненавидит его. Теперь она это знает точно. Она безжалостно и бесстыдно рассматривает этого измученного мальчика, его фиалковые глаза, вялый красный рот, грудь со светлыми курчавыми волосами, худые мускулистые бёдра… Она ненавидит его. Чуть наклонившись вперёд, она мягко произносит:

– Я не настолько люблю вас, чтобы прийти ещё раз. Вчера я ещё не была уверена. Позавчера я просто не думала об этом. Ведь вы тоже не знали вчера, что любите меня. Мы оба открыли для себя много нового.

И она быстро устремляется к дверям, чтобы он не успел сделать ей больно.

Антуан, возвращаясь домой пешком, пребывает в унынии по двум причинам: во-первых, потому, что наступила оттепель и грязная мостовая хлюпает под ногами, будто мокрая тряпка; во-вторых, потому, что раздражённый патрон назвал его «скрипичным мастером мумий…».